«Очень прошу тебя, Колюшенька, и не только прошу, а настаиваю, проверь всю мою жизнь, всю меня. Я не могу примириться с мыслью о том, что меня подозревают в двурушничестве и в каких-то несодеянных преступлениях… Я ни в чем не виновата перед страной и партией. За что же, Коленька, я обречена на такие страдания, которые человеку и придумать трудно. Остаться одной, запятнанной, опозоренной, живым трупом. Все время голову сверлит одна мысль: „Зачем жить? Какую вину я должна искупить нечеловеческими страданиями?“
Если бы можно было хоть пять минут поговорить с этим дорогим мне до глубины души человеком (Сталиным. —
А тем временем Сталин вызвал Ежова и посоветовал ему развестись с женой, у которой подозрительные связи.
Потом следователи придумают: жена Ежова сама была завербована английской разведкой в 1926 году, потом и его завербовала. А Ежов ее отравил, чтобы она его не выдала.
Евгения Ежова, молодая привлекательная женщина, была легкомысленной особой, которая интересовалась творческими людьми. Когда-то она работала машинисткой в советском полпредстве в Берлине, потом увлеклась журналистикой, работала в «Крестьянской газете», потом стала заместителем главного редактора журнала «СССР на стройке».
Сам Ежов утверждал, что и знаменитый полярник Отто Шмидт, и писатель Исаак Бабель, автор «Конармии» и «Одесских рассказов», были ее любовниками.
В деле Ежова есть материалы слежки НКВД за Михаилом Александровичем Шолоховым, который в июне 1938 года приезжал в Москву. Наблюдение зафиксировало, что «Шолохова навещала жена тов. Ежова и они вступили в интимную связь».
Потом Ежов охотно обвинит свою жену в шпионаже: «Особая дружба у Ежовой была с Бабелем, я подозреваю, что дело не обошлось без шпионской связи». Бабеля арестовали и расстреляли. Отто Юльевича Шмидта и Шолохова не тронули. Им в этой лотерее выпал счастливый билет.
Карен Нерсесович Брутенц, родом из Азербайджана, в своей книге «Тридцать лет на Старой площади» отобразил обстановку тех дней. Его отец служил в НКВД. Из госбезопасности его перевели в милицию, назначили начальником ГАИ республики. Однажды он позвонил домой и сказал, что вернется неизвестно когда: из здания никого не выпускают, идут аресты. НКВД сам подвергся погрому — одному из нескольких.
Сотрудники наркомата сидели в своих кабинетах. По коридору шли люди. Если они входили в чей-то кабинет, значит, его хозяина арестовывали…
Спастись пытались немногие. 13 июня 1938 года из СССР убежал начальник УНКВД по Дальневосточному краю Генрих Самойлович Люшков. Перейдя через китайскую границу, он попал к японцам, которые хозяйничали в ту пору в марионеточном государстве Маньчжоу-Го.
Произошло же это так. Люшкова вызвали в Москву, и он, зная, что его ждет, просто перешел границу на участке 59-го погранотряда в Маньчжурию. Это оказалось несложным делом: сказал сопровождавшему его начальнику погранзаставы, что у него встреча с японским агентом, и ушел. Он дал серию газетных интервью о сталинских преступлениях, работал советником штаба Квантунской армии. Но у японцев ему пришлось несладко. Япония — это не та страна, где ищут политического убежища. В августе 1945 года, когда императорская армия потерпела поражение, японцы его убили. Его труп тайно кремировали.
В октябре того же года пытался убежать нарком внутренних дел Украины комиссар госбезопасности третьего ранга Александр Иванович Успенский.
Эту историю описал в своих мемуарах Хрущев.
Ему позвонил Сталин и сказал, что имеются данные, согласно которым надо арестовать Успенского. Слышно было плохо. Хрущеву послышалось не Успенского, а Усенко. Усенко был первым секретарем ЦК ЛКСМ Украины, на него уже тоже собрали показания, и он ждал, как решится его участь.
— Вы можете, — спросил Сталин, — арестовать его?
— Можем.
— Но это вы сами должны сделать.
И Сталин повторил фамилию. Тут Хрущев понял, что надо арестовать не комсомольского вожака Усенко, а главного чекиста Успенского.
Вскоре Сталин опять позвонил:
— Мы вот посоветовались и решили, чтобы вы Успенского не арестовывали. Мы вызовем его в Москву и арестуем здесь. Не вмешивайтесь в эти дела…
Хрущев из Киева поехал в Днепропетровск, пошел в обком партии, вдруг — звонок из Москвы, у телефона Берия, первый заместитель Ежова.
— Ты в Днепропетровске, — с упреком сказал Берия, — а Успенский сбежал. Сделай все, чтобы не ушел за границу.
Хрущев сказал:
— Ночь у нас была с густым туманом, поэтому машиной сейчас доехать из Киева до границы совершенно невозможно.
— Тебе, видимо, надо вернуться в Киев, — посоветовал Берия.
— Хорошо, все, что можно сделать, сейчас сделаем. Закроем границу, предупрежу погранвойска, чтобы они усилили охрану сухопутной и морской границы.
Хрущев срочно вернулся в Киев, поднял всех на ноги.