Время было тяжелое, кругом продолжались репрессии, и прямота и искренность Людека сделали его очень популярным в университете. При первой возможности однокашники выдвинули его кандидатуру в секретари парторганизации факультета. Партия отвела его кандидатуру — Людеку хотелось думать, что за чрезмерную прямоту и строптивость, но в дальнейшем он вынужден был признать, что причины были иные.
На протяжении последующих трех лет его как одного из лучших студентов собирались направить учиться в Советский Союз, хотели назначить администратором выставки, посвященной тридцатилетию чешской компартии, а затем представителем Чехословакии в составе международной комиссии по наблюдению за перемирием в Корее. Но каждый раз неведомый партийный руководитель накладывал вето: и все потому, что Людек «происходил не из рабочей среды».
Университет он окончил летом 1953 года, оказавшись среди четверки на факультете, получившей диплом с отличием. Большинство выпускников устроилось отлично. Людек — опять-таки из-за своего мелкобуржуазного происхождения — был направлен (притом не в качестве офицера, а вольнонаемным) на службу в бригаду погранвойск, дислоцированную на границе с Германией, в сельской местности. Там в свободные часы он занялся историей этой области, вел политкружок для солдат и вызвался писать тексты выступлений на политсобраниях для офицеров своей части. Ее командир представил Людека русским советникам, прикомандированным к чехословацким пограничным частям, отзываясь о нем как о высокосознательном и политически зрелом юноше. Возможно, кто-то из этих советников запомнил Людека и в дальнейшем, когда подвернулся случай, замолвил за него словечко.
В марте 1955 года, неожиданно даже для командования бригады, пришел приказ вернуть Людека в Прагу: он должен был явиться в министерство внутренних дел. Там восемь человек в штатском беседовали с ним на протяжении двух часов. Никто из них не счел нужным ему представиться, но Людек понял, что большинство здесь — русские. Это его не удивило: в те дни русские встречались в Чехословакии повсюду, они считались одновременно учителями и братьями, и учиться у них было большой честью.
Беседа началась с выяснения политической подкованности Людека и его отношения к марксизму. Здесь ему нечего было опасаться: он наверняка знал больше любого из присутствующих и отвечал на вопросы не задумываясь, цитируя на память Маркса, Ленина и Сталина. Его непосредственность и эрудиция вызвали одобрение.
Эти люди вежливо выспрашивали, каковы его взгляды и настроения, но после первых же вопросов он понял, что им известные все детали его биографии.
— Должно быть, в университете вам пришлось пережить ряд огорчений, — заметил один из русских. — Ну вот, например, вас несколько раз выдвигали на видные должности, но партия — или кто-то в партии, — каждый раз не давали вам занять эту должность и показать, на что вы способны…
Людек сослался, как обычно, на ленинскую формулировку о необходимости жертвовать собственными интересами во имя революции. К тому же партия дала ему возможность получить высшее образование, и он ей благодарен.
— Назначение, которое вы получили после окончания университета, явно не соответствовало вашим способностям и достижениям в учебе. Это вас не обижало?
— Вначале я посчитал, что партия поступает очень уж расточительно, направляя людей туда, где они не могут применить на деле полученные знания. Но потом решил, что партии видней, кого куда поставить.
— Вы и сегодня так считаете? Готовы послужить родине и партии на том участке, где она признает это наиболее целесообразным?
— А как же иначе, товарищ!
В следующий раз Людека вызвали в Прагу в начале мая. Ему было сказано: «Партия выбрала вас для работы в разведывательных органах. Это очень почетное назначение. Вам оказывается огромное доверие. Вам предстоит много лет прожить за границей, и, не станем скрывать, быть может, рисковать жизнью. Но выбор зависит от вас, дело это абсолютно добровольное. Если вы откажетесь, это никак не отразится на вашем будущем. Конечно, мы сможем как следует устроить вас и здесь, поручить вам тот или иной важный участок работы. Подумайте несколько дней над этим предложением и сообщите нам свое решение».
— Мне нечего думать, — отвечал Людек. — Я согласен.
В своей бригаде Людек объявил, что его переводят в Прагу, а родителям сказал, что поедет на политработу в Китай, пока неизвестно на какой срок.
Когда он вернулся в Прагу, офицер-чех, называвший себя Ендой, отвел его в какую-то квартиру в уютном старинном доме, дал ключи и деньги и сказал, что первое задание совсем простое. Необходимо, чтобы Людек привык жить в полном одиночестве. Прошло несколько недель; Енда объявил, что теперь Людеку придется пожить в Восточной Германии, усовершенствоваться в немецком языке, а затем его, возможно, направят в Западную Германию для «борьбы с неонацистами».
— Надолго? — спросил Людек.
— Года на три. Или на пять. Или на десять. Кто, собственно, это может знать?