КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио

Советское руководство понимало, что запрет беспартийным работать в заграничных учреждениях СССР даже на самых низких должностях является нарушением прав человека, и потому перевело организации КПСС в посольствах как бы на нелегальное положение. Оно заключалось в том, что само слово «партия» не разрешалось упоминать, а вместо этого говорили «профсоюз», и партийные собрания, в которых участвовали все до единого, именовались профсоюзными Как бы глупо все это ни выглядело, всем нам было категорически запрещено признаваться японцам в своей принадлежности к КПСС. О. откуда-то были известны все наши порядки, потому и спросил. Но что я должен был ему ответить? Сказать, что я беспартийный? Это было бы ложью, совершенно недопустимой при первом знакомстве.

— Да, я член КПСС, — признался я упавшим голосом. — Все советские журналисты должны быть коммунистами.

О. едва заметно улыбнулся. С первых же минут нашей встречи я попал к нему в зависимость, а не он ко мне: ведь если бы в посольстве узнали, что я сообщил журналисту реакционной газеты «Санкэй» о том, что являюсь коммунистом, там разгорелся бы скандал.

Таким образом, моральный приоритет сразу же оказался на стороне О. Поэтому о его вербовке не могло быть и речи.

После этого я еще несколько раз приглашал О. в ресторан, но ближе друг к другу мы не стали. Всякий раз, когда я начинал подбираться к шпионской теме, предлагая О., например, написать статью о военных проблемах Японии якобы для закрытого вестника ТАСС, который читают только члены правительства, он хитро посматривал на меня и недоверчиво улыбался, давая понять, что он знает, кто я на самом деле.

Наконец, О., видимо, решил прекратить наши отношения вовсе и прислал мне в ТАСС открытку. В ней он сообщал, что в заранее обусловленное время встретиться со мной не может, и просил перенести нашу беседу на другой день. На самом же деле этой открыткой он давал мне понять, что не намерен больше держать факт нашего знакомства в секрете, ведь всю почту, приходящую в ТАСС, разбирают служащие-японцы, которые, как нам достоверно известно, связаны с японской контрразведкой. Впрочем, и советские служащие японских корреспондентских пунктов в Москве почти все до единого являются агентами контрразведки КГБ.

Так или иначе, О. исключил возможность своей вербовки советской разведкой. Не исключаю, что при этом он воспользовался рекомендациями советского отделения отдела общественной безопасности Токийского полицейского управления.

Через несколько лет, когда в Токио разразился шпионский скандал, связанный с моим именем, О. написал в газете «Санкэй», что всегда знал о том, что я шпион, и сразу обратил внимание на то, что я часто отлучаюсь из-за стола в туалет, чтобы там перемотать пленку магнитофона, на которой я записывал беседы с ним.

Увы, в этом последнем предположении О. оказался не прав. Да, советская разведка действительно практикует запись бесед на маленький магнитофон, спрятанный в кармане пиджака разведчика, но далеко не со всеми, а лишь с теми из японцев, кто уже практически готов стать агентом. О. к числу таких людей не относился, а причиной моих частых отлучек в туалет было всего лишь прекрасное японское пиво «Саппоро», которое я очень любил…

Пришел август, время отпусков в Японии, самый жаркий и душный месяц года. В эти дни большинство наших агентов-японцев и кандидатов на вербовку уезжают куда-нибудь отдыхать. Работы в резидентуре становится значительно меньше, и мы, разведчики, улетаем в Москву, чтобы отчитаться о своей шпионской работе, а потом как следует отдохнуть в одном из черноморских домов отдыха КГБ или на даче.

Как бы поздно накануне ни прибыл советский разведчик из Токио, ранним утром следующего дня он должен был явиться в Ясенево, в штаб-квартиру советской разведки.

Так что в девять часов я уже сидел в кабинете Ф. — начальника дальневосточного отдела разведки, незадолго до этого вернувшегося из Токио. Как и почти все начальники советской разведки, в той или иной степени связанные с Японией, Ф. не владел японским языком.

Кроме Японии, в его ведении находилась Бирма, сама по себе не представлявшая никакого интереса для разведки. Однако тогдашнее повышенное внимание к ней объяснялось тем, что Бирма служила плацдармом для разведывательной деятельности против Китая. Поскольку китайско-бирманская граница охраняется очень слабо, из Бирмы в Китай удобно засылать китайцев, живущих в Бирме и завербованных советской разведкой.

«Но зачем? Ради чего? Какая ценная информация для КГБ может быть в Южном Китае?» — такого вопроса в разведке никто не задавал, и причиной активизации шпионской работы КГБ против Китая было, без сомнения, идеологическое противостояние китайской и советской коммунистических партий.

Но работа с китайской агентурой очень сложна. Агенты-китайцы, в отличие от японцев, весьма ненадежны, и поэтому их нужно постоянно проверять.