КГБ в смокинге. Книга 1

Мы чокнулись, и я залпом опрокинула в себя обжигающую жидкость. Вероятно, от спрессованности событий и невообразимого гвалта, с которым гомонившая за нашими спинами толпа любителей пива встретила конец астматических часовых спазмов, водка сразу ударила мне в голову. «Не пей натощак! — вспомнила я один из бессмертных афоризмов моей многоопытной подруги. — Жизнь и без того тошная, не стоит добавлять свою долю». Но в тот момент мне было совсем не тошно, а наоборот — удивительно хорошо. Так хорошо, как уже давно не было. Моя бы воля — никогда бы не покидала эту пропахшую пивом и чужеземными мужиками берлогу…

— Еще по одной? — спросил Юджин.

— Такие вопросы унижают русского человека!

— Бармен, еще две водки! — распорядился Юджин и галантно протянул мне золоченую пачку «Бенсон энд Хеджес».

— Господи!.. — я знала, что просто физически не должна была захмелеть от тридцати граммов водки, разбавленной к тому же антарктической глыбой льда, и тем не менее с ужасом чувствовала приближение приступа пьяной чувствительности. В глазах стеной стояла мутная пелена с частыми ослепительными вкраплениями вертящихся и извивающихся, словно стеклянные червячки, бликов от батареи бутылок за спиной бармена, а внутри разбухало и требовательно рвалось наружу чувство какой-то неземной нежности к этому растрепанному и милому полуюноше-полумужчине, полупринцу из сказки, полуковбою из американского вестерна сороковых годов. — Ну почему именно так?! Почему все хорошее должно обязательно случиться среди этой низости и грязи? Почему не на утреннем сеансе в кино, не на вечеринке, не на картошке, не в читалке библиотеки Ленина в конце концов?!.

— Ты что-то декламируешь, Вэл?

— Ага. Сонеты Шекспира в обработке Дзержинского.

— Может, тебе нехорошо?

— А, ерунда! — я махнула рукой, чуть было не снесла со стойки тяжелую пепельницу и залпом опрокинула содержимое второго стакана. На этот раз водка уже не казалась мне такой обжигающей. Она опустилась внутрь очень мягко, как снежинка на варежку.

— Ты знаешь, что такое неологизм, Юджин?

— Разновидность чизбургера?

— Действительно не знаешь или придуриваешься?

— Побойся Бога, Вэл, я из Висконсина!

— А я из Мытищ! Вот это встреча! Очень приятно познакомиться, товарищ!

— Вэл, русский я изучал не в колледже, а на кухне, пока мама готовила завтрак!

— Как живете, штат Айова, да?

— Ты, девушка, уже совсем пьяная.

— Но оч-чень счастливая.

— Не преувеличивай. Ты очень пьяная и в меру счастливая.

— Ага! Я обладатель кубка мира по достижению счастья и опьянения одновременно. Кстати, это как раз то, что у русских всегда плохо получалось…

— Ты все перепутала, Вэл. Именно это у русских всегда получалось хорошо.

— Господи, до чего ж ты тупой, Юджин!.. — я хотела показать ему на пальцах, насколько он туп, смахнула-таки со стойки злополучную пепельницу и с изумлением увидела, как Юджин, подхватив ее на лету, водворил на прежнее место. — Русские для того и пьют, чтобы хоть на пару часов стать счастливыми. А у меня оба этих процесса — счастия и пития — в данный момент протекают па-рал-лель-но! Понял?

— Понял! А при чем тут неологизм?

— А-а… — сама себе я уже давно велела закрыть пасть и умолкнуть наконец, но слова вылетали из меня помимо воли. — Давай, выпьем еще по одной, солнышко мое ненаглядное, и я тебе все складно так объясню…

— Может, поедим что-нибудь?

— Завтра, товарищ, завтра!

— О’кей! Завтра так завтра. Бармен, еще…

Не дожидаясь уточнений, басистый балерун поставил перед нами очередную пару стаканов.

— Ну, есть такие образы, которых нет… которых не может быть… — я протянула руку за выпивкой и ошеломленно обнаружила, что промахнулась почти на пол метра.

— Почему? — с улыбкой спросил Юджин, вкладывая стакан мне в руку и для верности сжимая вокруг него мои одеревеневшие пальцы.

Я глотнула и поморщилась. Теперь водка уже не опускалась внутрь, как снежинки на варежку. Она тяжело падала в желудок, точно здоровенные булыжники, вывороченные из мостовой озверевшими от социально-политического негодования массами.

— Потому что этого быть просто не может!

— Понял. Очень доходчиво объяснила.

— Издеваешься, начальник?

— Интересуюсь.

— Чем?

— Какие образы?

— Ну, например, как тебе такое выражение — «Рожденные Октябрем»? Не в октябре, а — Октябрем. Все с большой буквы и без запятых. И посмотри, Юджин, никто ведь даже не задумывается, что у этого самого Октября, как, впрочем, и у других месяцев года, нет яйцеклетки и родить он никак не может…

— О чем ты говоришь, Вэл?

— О революции в сознании.

— В чьем сознании?

— Юджин, скажи, ты меня уважаешь?

— Бесконечно, шеф!

— Тогда отвези меня куда-нибудь, где есть душ, зубная паста и постель. Желательно с подушкой…

После этой исторической фразы я отключилась.

36 Амстердам. Отель «Кларин»

1 января 1978 года