КГБ в смокинге. Книга 2

— Ну, а чего тебе еще надо? Небось удрала от мужа, а теперь без денег по лесам шастаешь. Нехорошо! — он покачал головой. — Нельзя из дому уходить. Гляди, какой снег. Замерзла бы, тогда что?..

Судя по всему, в голове у «папы Хема» активно бродило сложное варево из отеческих чувств, начинающегося маразма, национального самосознания и обрывков переосмысленных и вышедших в тираж жизненных установок. Я вдруг сообразила, что он вообще не увязывает воедино суверенную территорию Польши, мое русское происхождение и гражданство, а также несоответствие моего ущербного внешнего облика тому географическому и психологическому ландшафту, на фоне которого он меня встретил. Короче, старик был не в себе ровно в той мере, какую предполагал его более чем преклонный возраст.

Естественно, если не придуривался…

— Нет, пан, деньги мне не нужны, — тихо сказала я. — Я вот о чем: муж меня бьет. Сильно…

— Для чего? — строго поинтересовался дед. — Гуляешь?

— Детей у нас нет, — честно призналась я.

— С порчей ты?

— Да вроде нет…

— Бывает, — понимающе кивнул старик. — Лечишься?

— Лечилась. Не помогает.

— За то и бьет мужик твой?

— Ага.

— Ну?

— Уйти хочу от него.

— Уйди, коли бьет. Зачем терпеть?

— Не отпускает. Убить грозится.

— А ты?

— А я не могу больше. Мочи нет. На Мицкевича подружка моя живет. Старая подружка, еще по школе. У нее и спрячусь…

— Ну?

— Если узнает — найдет и вилами заколет.

— Так откуда ж он узнает?

— А вдруг вы кому-нибудь скажете?

— Я-то? — «папа Хем» хмыкнул. — Да что ж я, зверь какой, а? Не бойся, девка, никому не скажу. Я солдат старый, тайну хранить умею. Не бойся!

— Ой, спасибо вам, пане.

— Так что с детьми? Рожать-то будешь?

— Не знаю…

— Плохо, — буркнул он и уже больше не раскрывал рта.

Через полчаса он молча остановил машину и кивнул в окно: приехали, мол.

— Спасибо вам, пане, — повторила я.

Он ничего не ответил, только как-то очень грустно улыбнулся. И, уже выходя из «Варшавы», я увидела, что «папа Хем» действительно очень стар. И борода у него — самая что ни на есть настоящая.

Машина притормозила точно у водонапорной колонки, о которой говорил Пржесмицкий. Перед мной возвышался небольшой аккуратный, в полтора этажа, домик под густо заваленной снегом крышей. В другой обстановке меня бы наверняка умилил замысел строителя, создавшего идеально простую и в то же время очень человечную конструкцию для жилья. Но сейчас мне было не до того. Торопливо, надеясь, что никому не попадусь на глаза, я протопала по снежной дорожке к добротным деревянным дверям с узким оконцем-бойницей и вжала до упора белую пуговку звонка.

За дверью послышались чьи-то тяжелые шаги, потом в оконце мелькнул зеленый глаз и дверь распахнулась.

Передо мной стоял широкоплечий мужчина в мундире польского офицера.

33 Колумбия. Богота

7 января 1977 года

Эрнесто Роберто Санталья — один из самых знаменитых адвокатов Колумбии, оставивший практику пятнадцать лет назад ради политической карьеры и являвшийся в описываемые дни председателем комиссии конгресса по иностранным делам и обороне, — свято чтил сиесту, являясь в этом смысле стопроцентным «латиносом», несмотря на диплом с отличием, с блеском заслуженный в Гарварде, и благоприобретенный прагматизм.

Прожив в Штатах в общей сложности двенадцать лет, Санталья практически полностью отказался от сибаритских замашек, бриолина для волос и столь характерного для многих его соотечественников пристрастия к белым костюмам и пестрым галстукам. И только привычка ежедневно с часу до четырех дня начисто отключаться от служебной суеты, спасаясь от нее за высокими заборами фамильной усадьбы в столичном пригороде, выдавала в этом семидесятипятилетнем, сухом и жилистом, как виноградная лоза, старике коренного уроженца Латинской Америки, сына и внука богатейшей семьи колумбийских латифундистов. Часы сиесты Санталья проводил в полном одиночестве, если не считать его слугу и ровесника Корнелия — молчаливого индейца, выросшего в доме родителей Сантальи, которые, собственно, и заменили неблагозвучное и труднопроизносимое имя Штекалаус-токраш на благородное именование древнеримского историка Тацита.

Много лет назад, еще в годы учебы Сантальи в Штатах, его родители выписали в Боготу двух чилийских специалистов, которые не более чем за три месяца сотворили в патио, вокруг уютного плавательного бассейна, настоящее чудо — сад Эдема. В результате их хитроумных и, к слову, прекрасно оплаченных усилий бассейн оказался под естественной крышей из переплетающихся ветвей самых экзотических южноамериканских растений. В этом-то райском прохладном уголке, утопая в полосатом шезлонге и потягивая виски, проводил свою ежедневную сиесту член конгресса Эрнесто Роберто Санталья. Его жизненный уклад был известен всем, кто имел хоть какое-то отношение к одному из наиболее влиятельных и принципиальных политических деятелей Колумбии. Вот почему появление слуги без вызова, да еще с трубкой радиотелефона в руке, вызвало у почтенного джентльмена искреннее изумление.

— Тебя подменили, Корнелий?

— Сеньор Кошта, хозяин.

— Но ты ведь знаешь!..