КГБ в смокинге. Книга 2

Я открыла глаза и увидела, что мой провожатый направил луч фонарика куда-то вверх, явно что-то выискивая.

— Если вы хотите показать мне наскальные рисунки древних чехов, — пробубнила я сквозь ладонь, которой прикрывала рот и нос одновременно, — то лучше как-нибудь в следующий раз…

— Хм! — монтер изобразил что-то похожее на гримасу пациента, которому стоматолог сообщил, что будет удалять коренной зуб без наркоза. — Вы еще шутите?

— Короленко читали?

— Кого? — он даже рот открыл от неожиданности.

— Все ясно, — пробормотала я. — Обсуждение «Детей подземелья» откладывается.

— С вами все в порядке? — в голосе вислоусого прозвучала тревога.

— Что вы имеете в виду? — спросила я тоном светской дамы, оказавшейся на балу без страусиного веера.

— Ну, вы как-то странно развеселились…

— А что, нам уже совсем кранты? — поинтересовалась я сквозь ладонь. — Или все-таки есть еще шанс умереть на свежем воздухе?

— Сейчас выясним…

Он засопел и начал карабкаться куда-то наверх. Луч фонарика был таким тусклым, что я сперва даже не заметила вмурованную в стену узкую железную лесенку с проржавленными перекладинами ступенек. И потому в первый момент мне показалось, что мой поводырь начал либо испаряться, либо возноситься на небо, как великомученик. По мере того как вислоусый, кряхтя, преодолевал похожие на корабельный трап ступеньки, из поля моего зрения постепенно исчезали голова в вязаной хоккейной шапочке, похожая на только что вырванную редьку, затем астенические плечи, тощая задница и, наконец, ноги в резиновых сапогах.

— Эй! — я тихо окликнула своего спутника, чувствуя, как по моему телу, точно вырвавшись на свободу из морозилки, забегали ледяные муравьи: так испугала меня перспектива остаться одной в этом коммунально-гигиеническом аду. — Между прочим, приличные мужчины даму пропускают вперед.

— Даже когда находятся по жопу в говне? — так же тихо поинтересовался откуда-то сверху монтер и отчаянно засопел.

— Вы случайно не из Мытищ?

— А что?

— Лексикон уж больно знакомый.

— Не-а! — откликнулся вислоусый. — Я из Котбуса.

— Это где? На Тамбовщине?

— Эх, сельпо… В Германии!..

Последнее признание монтер выдавил из себя с жуткой натугой. Секундой позже, услышав скрежетание металла об асфальт, я поняла, что этот худосочный мужичок, держась одной рукой за лестничную перекладину, сумел-таки сдвинуть в сторону канализационный люк. И тут же меня обдал свежий, морозный воздух.

— Быстрей! Поднимайтесь! — зашипел сверху монтер.

Я кинулась к лестнице. Не знаю, откуда только силы взялись, но уже через несколько секунд жилистые лапы электрика вцепились мне в плечи и выволокли прямо на заснеженную мостовую — из преисподней в рай.

— Отодвиньтесь! — приказал он. — Надо поставить люк на место…

Не дожидаясь повторения команды, я вскочила, отбежала на тротуар и прижалась к холодной стене какого-то дома. Только отсюда я смогла наконец оглядеться и увидеть, куда же вынесли нас сточные воды пражской канализационной сети. Мы находились на узкой улочке, по обе стороны которой высились солидные, не менее чем вековой давности дома из серого песчаника. Несколько окон были освещены, однако чувствовалось, что и они вот-вот погаснут. По моим прикидкам, было никак не меньше двух часов ночи. То есть самое время выспаться после тяжелого трудового дня на благо социалистического строительства…

Признаюсь, я никак не рассчитывала, что наше вознесение из подземных недр произойдет в столь камерной обстановке. Уже привыкнув исходить из самого скверного расклада, я и готовилась соответственно к худшему. Внутренне я была настроена на то, что с ходу попаду в руки доблестных советских чекистов и даже буду повешена на первом фонарном столбе. Только одно условие сопутствовало этой смиренной готовности: любая, даже самая изощренная экзекуция должна была быть произведена на свежем воздухе. И теперь, вжимаясь в стену притихшего на ночь дома и ожидая, пока мой Вергилий с аккуратностью трезвого семьянина водворит на место ребристую крышку канализационного люка, я мысленно благодарила его и Витяню и, наверняка, еще каких-то неведомых мне людей (говоря про себя «неведомые», я вдруг поняла, что подразумеваю Юджина, — мысль совершенно бредовая, но в те минуты он был для меня в одинаковой степени неведом и любим), которые сумели все это продумать и подготовить, пока я на нервной почве обжиралась свиным эскалопом во французском ресторане. Конечно, все, что происходило с того момента, как там появился Витяня, облаченный в официантский смокинг, составляло часть неизвестного мне плана. Ничем иным я не могла объяснить отсутствие на улице вооруженных людей, или подвыпивших мужиков, или праздношатающихся дам в леопардовых шубах… Одно я знала твердо: появись в этот момент из-за угла кто угодно, пусть даже младенец с пустышкой во рту, и я дала бы голову на отсечение, что это не случайно. Тем более что верить в случайности я уже зареклась раз и навсегда.

Но, к счастью, никого вокруг не было, и огромные резервы подозрительности, накопленные мной за эти недели странствий, так и остались неиспользованными.