КГБ в смокинге. Книга 2

Наскоро восстановив в памяти события, предшествовавшие пробуждению, я первым делом осторожно втянула ноздрями холодный воздух монашеской обители и, к собственной радости, убедилась, что ароматы пражской канализации со всеми их специфическими оттенками исчезли без следа. Что, впрочем, было вполне понятно, если учесть, с каким ожесточением я драила свою кожу колючей монастырской мочалкой в строгой выстуженной ванной, больше похожей деревянными лавками и тесными габаритами на приемную райотдела милиции где-нибудь в Норильске. Келья пахла одновременно свежестью, выстиранным бельем и прелью, что немудрено при голых стенах, а также известкой и самую малость — ладаном.

Потянувшись до хруста в костях в холодной и жесткой, как железобетонная плита, постели, я скосила глаза и увидела на стуле у кровати что-то черное. Пока я размышляла, что же такое мне подложили взамен изгвазданного рабочего комбинезона, в обитую железными полозьями деревянную дверь кто-то постучал.

— Кто там? — спросила я, натягивая до подбородка чахлое одеяльце.

— К вам можно? — нелюбезно поинтересовался очень низкий голос.

— Кто вы?

— Откройте, я — сестра Анна…

Для такого регистра больше подошел бы ответ: «Отчиняй, падла, я — брат Иоанн!». Однако, рассудив, что нахожусь как-никак в монастыре, а не в Мытищах, где мужики вообще не врываются в покои дам и уж тем более не пытаются придать своему голосу женские обертоны, я спустила ноги на ледяной пол, целую вечность искала хоть какую-то обувь, обнаружив в итоге стоптанные шлепки, и, ощупывая на ходу холстинную ночнушку из монастырской каптерки, поплелась к двери.

Не без усилий отодвинув металлическую задвижку, я увидела перед собой белое лицо без морщин и возраста, словно вставленное в черную раму капюшона. Вне всякого сомнения, передо мной была женщина, хотя в первый момент этот факт меня больше встревожил, чем порадовал. Прежде всего — и это бросалось в глаза сразу — моя ранняя посетительница была явно чем-то недовольна. Ее губы были плотно и непримиримо сжаты, а черные — под стать ризам — глаза напоминали своим выражением глаза матери на известной картине Ф. Решетникова «Опять двойка». У меня появилось чувство, что, еще ничем не провинившись перед этой строгой дамой, я должна в чем-то оправдаться.

Обожаю такие ситуации!

— Вы наша ночная гостья… — сообщила сестра Анна на очень хорошем французском, явно свидетельствовавшем о ее иностранном, не местном происхождении.

— Да, мадам, это так.

— Называйте меня «сестра».

— Да, сестра, — мне очень не хотелось ссориться с утра.

— Вы верующая? — спросила она тоном незабвенного Матвея Тополева.

— Как вам сказать…

— Скажите как есть.

— Нет, я не верующая.

— Значит, к заутрене вы не выйдете?

— Значит, так.

— А где будете завтракать?

— Если можно — на свежем воздухе.

— Здесь не ресторан, сестра.

— Я уже это заметила.

— Принести вам еду в келью или разделите трапезу с другими сестрами?

— Если можно, в келью.

— Хорошо, — сестра Анна сжала губы еще плотнее: копилочная прорезь на моих глазах превратилась в отрезок суровой нитки. — А пока вам придется надеть вот это, — она кивнула на стул.

— Хорошо, сестра.

— Кроме того, вам надлежит знать и соблюдать наши правила.

— Какие именно, сестра Анна? — эта карга начинала действовать мне на нервы, однако я решила терпеть, утешая себя мыслью, что такую же стародевичью стервозность она наверняка проявляет в отношении любого постороннего.

— Прежде всего, вы не должны ни с кем разговаривать.

— Ни с кем?

— Кроме меня.

— Хорошо, сестра.

— Кроме того, вам нельзя гулять по монастырю.

— Договорились.

— И еще вам нельзя…

— А встречи с родными и передачи с воли мне будут разрешены? — перебила я мою наставницу.

— Что? — не тронутые пинцетом кустистые брови сестры Анны медленно поползли вверх.

— Знаете, сестра, у меня была нелегкая ночь, — тихо и очень доверительно сообщила я рясоносной жандармессе. — Если можете принести какую-нибудь еду — принесите. Не можете — тоже переживу. Но в любом случае прошу вас впредь не испытывать мое терпение: свой первый срок я отсидела за глумление над телом одной престарелой девственницы…

Видимо, я очень основательно напугала сестру Анну, ибо, постучавшись ко мне через несколько минут и получив разрешение войти, она без лишних комментариев поставила на низкий столик маленький поднос с какой-то едой и вознамерилась тут же смыться. Однако я остановила ее:

— Послушайте, сестра, мне нужно поговорить с вашим… — я вдруг замялась, толком не зная, как, не задев эту благочестивую грымзу, назвать человека, столь гостеприимно принявшего меня ночью.

— …со святым отцом? — голосом принцессы Турандот прошептала сестра Анна.

— Да, именно с ним.

— Но святой отец не разговаривает с монахинями.

— Я не монахиня.

— Он вообще не разговаривает с женщинами.

— Еще как разговаривает! — ответила я с цинизмом профессиональной проститутки, направленной в монастырь на принудительные работы. — На шестнадцати языках! И пишет!

— Да вы!..

Чувствуя, что она готова разразиться очередным букетом инструкций, я решила заставить ее закрыть поддувало: