Читаем КГБ в смокинге. В ловушке полностью

КГБ в смокинге. В ловушке

Я знаю это от посторонних людей — таких же, как она, усохших учителок мытищинской средней школы, живущих на пенсии, воспоминаниях и нитроглицерине. Мне даже говорил кто-то из них, что займись мама этим делом профессионально (то есть, грубо говоря, за деньги), она могла бы вести вполне обеспеченный образ жизни, не гнуть ночами спину над тетрадками дебилов, излагающих на бумаге впечатления об Онегине как лишнем человеке, и не отдавать ежемесячно половину зарплаты в счет долга за мою кооперативную квартиру.

Как-то в один из моих редких наездов в Мытищи, когда мама на радостях рванула на местный рынок за витаминами для экстренного восстановления гемоглобина в крови отощавшей дочурки, а я пыталась навести хоть какой-то порядок в книгах, журналах, фотографиях и газетных вырезках, которыми — за исключением кровати да старого-престарого трельяжа, усыпанного пудрой, — была меблирована ее конура, в комнате появилось странное создание — дама лет шестидесяти — ста в парчовом платье, ажурных чулках, резиновых ботах и с китайским веером в синих кукольных пальчиках, которым она, несмотря на проливной октябрьский дождь за окном, жеманно обмахивалась. Назвавшись маминой приятельницей по имени Аделаида Гидеоиовна, дама грациозно присела на краешек трельяжа, щелкнула костяными пластинками веера и сказала, что ей назначено.

Бабуля оказалась презанятной. В ожидании мамы мы с ней пили чай, говорили о фильмах Ромма, а когда я осторожно поинтересовалась, на предмет чего ей, собственно, назначено, дама всплеснула венозными ручками:

— Сны, милая моя, сны!

— Она действительно толкует сны?

— Фи, — дама брезгливо поморщилась, — что за вульгарное слово? Она читает их. Помните, у Ахматовой, нет, у Блока... Словом, она заглядывает в сны сквозь магический кристалл.

— Откуда у нее это?

— А вы разве не знаете? — на лице Аделаиды Гидеоновны отразилось изумление. — Вы же самый близкий для нее человек! Неужели она?.. — Старушка пожевала сухонькими губками, задумалась, потом просветлела и удовлетворенно кивнула. Видимо, сама себе она уже объяснила этот феномен разобщенности поколений. — Дело в том, миленькая, что вашей маме было знамение.

— Что было?

— Знамение. Она ведь, как выразился бы Велимир Хлебников, живет вне.

...Несколько раз я пыталась использовать мамины способности и просила сс объяснить, что значит тот или иной сон. Мама краснела, страшно смущалась и говорила, что все это ерунда. И вот теперь, меряя шагами свою уютную, заставленную финской мебелыо камеру гэбэшной тюрьмы дачного типа, я думала о том, что если есть на земле человек, способный растолковать мне мой непрекращающийся двухнедельный кошмар, то это только она. В том случае, естественно, если у меня окончательно поедет крыша и я решусь убить собственную мать подробностями жизни двойного агента...

Утром следующего дня, когда в томительном поиске хоть какого-нибудь занятия я вымыла го-

— Естественно.

— Преследуете какую-то конкретную цель?

— Преследую, — кивнул Тополев. — С сытым человеком легче общаться.

— Через желудок путь лежит только к сердцу мужчины.

— А к сердцу женщины?

— Насколько я могу судить, вы уже благополучно миновали возраст отроческих поллюций, так что могли бы не задавать идиотские вопросы.

— С вами очень трудно разговаривать.

— Но нужно, да?

— Да.

— Хотите — облегчу вашу задачу?

— С вашим характером?

— Хотите или нет?

— Ну, допустим.

— Говорите со мной, как нормальный человек с нормальным человеком. Перестаньте видеть во мне замаскированного агента империализма. Не расставляйте мне ловушки, не хитрите, не играйте словами. Спрашивайте в лоб — и, возможно, мы сэкономим время.

Впервые с начала разговора Тополев взглянул на меня с интересом.

— Вы говорите так, словно вам абсолютно нечего скрывать, — сказал он, плюхаясь в глубокое кресло.

— А что — есть?

— А вы как думаете?

— Я думаю, что у вас накопилась тьма вопросов ко мне. Я думаю, что ответы на эти вопросы «Lufthanza». Снимок был не очень четкий — его, наверно, сделали через иллюминатор в салоне другого самолета.

— Да, это он, — сказала я, возвращая Тополеву фотографию. — Только с усами.

— Где они вас держали?

— На какой-то вилле. Помню, что от «Плазы» это минут двадцать езды.

— Вы жили там одна?

— Нет, в соседней комнате постоянно находился человек.

— Имя?

— Вирджил.

— Охранник?

— Не только. Он приносил мне еду. Кроме того, во время допросов он, по-моему, все время стоял за дверыо.

— Сколько допросов провел с вами Юджин?

— Я не считала. Он работал с утра до вечера, с короткими перерывами.

— Он угрожал вам?