КГБ во Франции

Вот в каких условиях открывался процесс, затеянный Кравченко против "Леттр франсэз". И он не мог оставить равнодушными ни прессу, ни общественное мнение.

Из-за значительной продолжительности этого процесса мы не будем здесь подробно останавливаться на нем. Полный отчет о процессе, опубликованный в свое время издательством "Альбен Мишель", смог уместиться "лишь" на 1326 страницах. Кроме того, многие авторы скрупулезно изучили это крупное событие, например Гийом Малорр в своей превосходной книге "Дело Кравченко" (Guillaume Malaurre. L'Affaire Kravchenko. Robert Laffont, 1982), появившейся в 1982 году.

Нас же здесь больше интересуют механизмы советской дезинформации. Данный процесс позволяет их оценить в самой полной мере.

Влияние ФКП в обществе, воздействие коммунистической идеологии на сознание интеллигенции, ослепление лучезарным будущим советской системы, усиленное "мифом Сталинграда" – символом победы над нацизмом, – не могли объяснить всех особенностей той ситуации. За фасадом этого процесса, с момента его начала и вплоть до его завершения, был использован целый ряд методов дезинформации, которые нашли здесь самую благодатную почву для своего применения и развития.

Начнем с главного свидетеля обвинения – Сэма Тома, "бывшего американского секретного агента". За все десять недель процесса представители "Леттр франсэз" так ни разу и не смогли предоставить ни малейшего доказательства его существования. Но ни один из свидетелей защиты среди тех бесчисленных интеллектуалов, вызвавшихся помочь коммунистическому еженедельнику, похоже, совершенно не был удивлен данным обстоятельством. Все они приходили в суд только для того, чтобы заклеймить "изменника" и "ренегата" Кравченко, а не для того, чтобы узнать истину.

А истина заключалась в том, что Сэм Тома никогда не существовал. "Это псевдоним одного американского журналиста", – утверждали представители "Леттр франсэз". Ложь. Многие годы спустя Клод Морган, бывший главный редактор еженедельника, признал это в автобиографии: "Андре Ульманн принес мне статью о Кравченко, которую я затем опубликовал без подписи. […] В ней Ульманн выступал под именем Сэма Тома и обвинял Кравченко во лжи и пьянстве" (Claude Morgan. Don Quichotte et les autres. Roblot, 1979).

Итак, Сэм Тома и Андре Ульманн были одним и тем же человеком. Откуда же он достал такую информацию? "Из американских источников, которым Ульманн вполне доверял", – ответил Пьер Дэкс, другой бывший главный редактор "Леттр франсэз" (с 1948 года), в обращении "К читателю", написанном к переизданной в издательстве "Оливье Орбан" книге "Я выбрал свободу". "Я должен особо отметить, – заявил он, – что в том случае не было никакой подтасовки. Обычное использование журналистом-профессионалом сенсационного материала, полученного, по мнению Ульманна, из достаточно надежного источника".

Вполне приемлемое объяснение. Но почему же тогда адвокат "Леттр франсэз" ни словом не обмолвился об этом в ходе процесса? Почему не пригласили в суд для дачи свидетельских показаний самого Андре Ульманна? Почему даже не было произнесено его имя? Для чего его надо было скрывать? Ни Клод Морган, ни Пьер Дэкс не дают никакого ответа на эти вопросы.

В действительности же "дело Ульманна-Сэма Тома" является гораздо более запутанным, чем его представляют упомянутые выше свидетели. Вполне вероятно, что во всей этой истории журнал "Леттр франсэз" выступал лишь непосредственным исполнителем в кампании дезинформации, направленной на дискредитацию Кравченко. Но кто же тогда "дергал за веревочки"? Какова истинная роль Ульманна? Вот те настоящие вопросы, которые следовало тогда поставить, даже если бы было трудно найти на них исчерпывающие ответы.

Пьер Дэкс допускал, что Андре Ульманн вполне мог быть кемто "подставлен": не исключено, что его информатор являлся агентом Москвы, замаскированным под американца. Это вероятно, но совершенно неудовлетворительно. В таком случае Ульманн должен был играть роль "полезного идиота", а это совершенно не соответствовало его характеру. Именно здесь находится ключ к пониманию всей аферы, всей правды, о которой мы уже, несомненно, не узнаем никогда.