KGBT+ (КГБТ+)

Скрипт-боты не слишком лезут во внутреннюю политику, но включают в программу разные пасхалочки, отсылки к последним сериалам, скандалам и вообще актуальному материалу, который опознает широкая масса. Это возвращает глубинному зрителю чувство сопричастности с живой жизнью, а что может быть важнее?

Сначала дали крупный вид моей камеры, где я обнимался на прощание со своими сокамерниками. Потом дверь открылась и я вышел в чисто поле.

В тот момент я не сообразил, что мрачный Толстой, кислый Чехов, хмурый Жуков и жеманный Чайковский навсегда исчезли, когда за мной закрылась дверь. Но жизнь неумолима: вот так буднично перевернулась ее страница.

Родина встречала меня просто, даже аскетично.

В колосящемся поле ждали трое. Впереди — Афифа в сарафане и кокошнике, с хлебом-солью в руках и красной лентой с надписью «РУССКАЯ ПОБЕДА!» через грудь. Два коленопреклоненных раввина в африканских платках-кенте за ее спиной были, конечно, перебором, но у скрипт-ботов «TRANSHUMANISM INC.» своя логика, и нашу аудиторию они принимают в расчет в последнюю очередь, даже когда работают специально на нее.

Думаю, таким образом пытались замять скандал с блэкфейсом — хотя чем африканский платок на шее лучше ваксы на роже? Не понимаю до сих пор.

Я отведал хлеб-соль, мы с Афой деликатно обнялись, и началась целая неделя коммутаций по торжественным собраниям и встречам. Центральные СМИ про меня в основном помалкивали. Я ведь не из числа сердобольской обслуги. Не веду в эфире криптолиберальный диалог с виртуальным Дядей Отечества. С этим пустым светом без солнца, маскирующим свою бесконечную катастрофу (если что, это означает, что я в полной мере признаю божественную природу генералов Шкуро и Судоплатонова независимо от их текущего бытийного статуса — каждый, кто знаком с моими вбойками, поймет это сразу).

Я, кстати, сделал про это маленький стрим в качестве довеска к своей «Катастрофе». Но ни одного публичного концерта мне не разрешили. Сказали, надо защитить детство, и вообще баночная вбойка непопулярна. Герды рядом не было, поэтому как вбойщик я существовал теперь только в стрим-записи.

Родина сгенерировала для меня умеренно зажиточный хутор под Москвой (после моих тюремных вбоек ожидать от сердоболов пентхаус из лиственницы на проспекте Бессмертных Конников было бы наивно).

Время в России не идет. Оно стоит колом. Веками. Что метафизически верно, ибо минуты и секунды подделываются умом, а истинная реальность есть неподвижная вечность. Но, между нами говоря, лучше бы оно все-таки шло.

Я глядел в окно на гуляющих по двору кур, на пшеничное поле за изгородью, на пролетающих в печальном небе журавлей. Иногда по ночам правительственные хакеры проецировали на стену отхожей будки музыкальную критику на мои стримы, и мне приходилось ее читать. Из всех издевательств сердобольского режима это, конечно, было самым гнусным.

Критики ведь никогда не пишут о том, что как бы рецензируют. Они пользуются нами, художниками, как информационным поводом для того, чтобы пропищать о своем существовании. Смешное здесь в том, что слышим их только мы — и часто расстраиваемся по поводу их писка, хотя никому другому до их дебильных высеров нет дела вообще.

Кстати, если кто-то думает, что в моих наездах на критиков есть что-то личное, это ошибка. Мне они до фени. Просто две глубокие фокус-группы показали, что читатель это очень любит.

Вскоре в гости ко мне стал захаживать сердобольский бот — бритый наголо браток-сосед, разводивший на соседнем хуторе разноцветных кур и петухов.

Конечно, в физическом смысле соседями мы не были. Просто его программа использовала в качестве фона ту же местность (а если честно, это как раз меня впихнули в просчитанный для бритого сердобола ландшафт с целью экономии средств).

Сосед этот был не то мусором, не то бандитом, эдаким вертухаем-неунывайкой, созданным сердобольскими психотехниками для одновременного устрашения отщепенцев и вдохновления масс в условиях временных бытовых лишений. Репортажи с его куриного хутора крутили в новостях в качестве социальной рекламы — вы, наверно, много раз видели этого персонажа и помните его тяжелый пристальный взгляд.

— На подножном корму круглый год! Хватает и мне, и родне!

Меня поначалу тоже пытались использовать в соцрекламе. Приходилось вести с этим вертухаем беседы, отрывки из которых транслировали в новостях. Понятно, что говорить с ботом следовало очень осторожно.

Во время своих визитов на мой хутор вертухай усаживался на плетень, закуривал папиросу (сердобольские статистики в это время пришли к выводу, что массовое курение способно привести к экономии картошки в национальном масштабе — но не учли, что табак в семь раз затратнее) и начинал интересоваться моими политическими взглядами. Это утомляло. Если политические взгляды и были у меня до тюрьмы, то полностью пропали вместе с телом.

Разговор с тремя служебными мегатюрингами требует осторожности. У сердоболов постоянно выходят новые законы, по которым сами знаете что, а за каждым словом ведь не уследишь. Лучше помалкивать.