— Не будем спорить о подлинности ваших писаний, — сказал монах примирительно. — В конце концов, все существующее подлинно уже потому, что существует. Поговорим о другом. Как вы понимаете «Сутру Сердца»? Что это значит — все формы, все восприятия, переживания и мысли пусты?
Я ответил ударом ладони в пол.
— Вы убили муху? — спросил монах.
Я почти разозлился. Как он говорит с японским захватчиком… Впрочем, это было забавной реакцией на дзенское клише.
— Таков принятый в нашей секте ответ, — сказал я. — Вернее, один из возможных ответов. Путаться в болтовне считается у нас недопустимым.
— Почему?
— Мы теряем путь. Кажется, что смысл уловлен в словах, но это просто облепившая ум паутина.
— Может быть, вы все же снизойдете к моей неотесанности? Попробуйте ответить иначе.
— Му, — сказал я. Монах засмеялся.
— Слышал, слышал и такое… Это высокая мудрость вашей секты. Я догадываюсь, на что указывают подобные парадоксы. Но не могли бы вы сделать исключение для деревенского дурня и объяснить в простых словах — как же вы все-таки понимаете свою главную сутру?
— Хорошо, — сказал я. — Я попробую. Суть Сутры Сердца выражена в самой первой ее строчке. Бодхисатва Каннон постигает пустоту всех вещей и спасается от страданий и несчастий… Мудрому достаточно одной этой строки, все остальное — комментарий.
— А что это значит — пустота всех вещей?
— Говорить об этом сложно.
— А вы попробуйте. Лучше всего на каком-нибудь примере из личного опыта.
Я задумался.
— Ну хорошо, вот недавний случай. Кто-то из моих солдат повесил тряпку сушиться на дерево. Утром я вышел из дома и мне показалось, что это огромная птица, готовая на меня кинуться. Никакой птицы там не было, только тряпка. Но пару мгновений я был уверен, что меня вот-вот клюнет огромный ястреб.
— Очень хорошо, — кивнул монах, — продолжайте…
— Мы, люди, проводим жизнь среди подобных птиц, созданных нашим собственным умом. С рождения до смерти человек занимается тем, что разводит у себя в голове воображаемых ястребов, размышляя, какой клюнет больнее и как ему среди них жить. Мало того, сам человек есть такая же точно птица. Эти фантомы просто мерещатся сознанию — и ответить на вопрос, из чего они сделаны, нельзя, потому что их нет нигде, кроме воображения. Они сделаны из познавательного усилия нашего ума, из переживаний и концепций. Это и называется пустотой.
— Да, но из чего сделаны сами переживания?
— Вглядываясь в них, — сказал я, подумав, — мы не видим никакого материала, никакой реальной основы, никакой сохраняющейся сути. Переживания сделаны из чистого восприятия, и таким переживанием является весь мир. Можно было бы сказать, что переживания сделаны сами из себя, но никакого «себя» в них нет. Это и означает пустоту всего сущего. Наши жизни призрачны и мимолетны, как сон.
— Такова мудрость Праджняпарамиты?
— Это мое несовершенное понимание, — ответил я, — кое-как облаченное в слова по вашей просьбе.
— Замечательно, — сказал монах, — замечательно. Не так уж и глупо. Тряпичных птиц не существует, согласен. Но все равно они пугают нас каждый день, и многие гибнут от страха. Страдание с философской точки зрения тоже пусто. Но от этого оно не перестает быть страданием. А Будда учил одному — прекращению страданий. Каков практический способ его прекращения, следующий из вашего понимания вещей?
— Я уже говорил, — ответил я. — Бодхисатва Каннон постигает пустоту всех переживаний и через это спасена от боли… Если вы прозреваете нереальность феноменов сознания, они не способны более вас терзать.
— А сами вы уже спаслись от страдания подобным образом?
— Не полностью, — сказал я. — Но путь Махаяны таков.
— Я пытаюсь понять, что это значит на практике, — сказал монах. — Когда вы испытываете печаль или утрату, вы должны напомнить себе о нереальности этих чувств? И они перестанут вас мучить?
Я засмеялся.
Вот поэтому лучше ограничиваться ответом вроде «му» или удара ладонью в пол. Откроешь рот, скажешь что-нибудь о смысле Учения — будешь потом объясняться всю жизнь. Учителя Дзен не хотели осложнять себе жизнь и правильно делали.
— Нет, — ответил я, — спасение происходит не так. Вы развиваете общее видение пустоты, оно становится непосредственным, постоянным и безусильным, и любая душевная боль теряет жало. Вы сразу видите ее как пустую и нереальную…
— Высокий идеал, — сказал монах. Кажется, в его тоне была издевка. И издевался он уже не над нашей сектой, а надо мною лично. Я почувствовал себя глупо. Конечно, я был очень далек от нарисованного моими словами образа.
— Страдание, — сказал монах, — возникает непосредственно и внезапно. Оно никогда не является нашим выбором. Только когда страдание уже присутствует, вы способны напомнить себе, что оно пусто. Разве не так?
— Ну в общем да, — ответил я. — Наверное.
— Значит, вы не спасаетесь от страдания. Вы вешаете на него другой ярлык. Если бы у вас во дворе жила бешеная собака, стали бы вы защищаться от ее укусов, давая ей другое имя или вспоминая ее происхождение от волка?
— А как спасаются от укусов в вашей обители? — спросил я.