Сергей после такого коварства со стороны командира сразу же подавился собственным смехом. Старшина обиделся на несправедливость Раимова и, поскольку командир был лицом неприкосновенным, стал думать, кому бы другому голову отвернуть. А вот Пацук, увидев, что не одному ему плохо, сразу успокоился и даже попытался заступиться перед Раимовым за сослуживца. Однако, схлопотав еще один наряд, решил замолчать.
Ну а про Зибциха и Кедмана говорить вообще не стоит. Едва майор вынес первое наказание, как улыбки с лиц дисциплинированных солдат НАТО словно ветром сдуло. А Сара, напротив, вышла из душа цветущая, благоухающая и радостная. Хотя непонятно, чему может радоваться женщина, когда она завернута в одно лишь полотенце. Без косметики и бижутерии.
– Ребята, я слышала, что вы тут хохотали, – с улыбкой на лице произнесла Штольц. – Что случилось? Расскажете?
– Расскажут. После ужина, – проворчал Раимов по внутренней связи. От его голоса Сара вздрогнула и зачем-то попыталась растянуть полотенце так, чтобы оно спрятало ее всю, от щиколоток до мокрой макушки. – А сейчас все в актовый зал. Бегом марш!.. Да, агент Штольц, у вас три минуты на сборы.
– А как же мы в актовый зал пойдем, когда в коридоре стройбатовцы горбатятся? – ехидно поинтересовался Пацук. – Нам же людям свои физиономии показывать нельзя.
– Ничего. Вы масками свои морды прикроете! – рявкнул Раимов. – Бегом марш, я сказал! Если через три минуты хоть кого-нибудь на собрании не будет, я вам такой уик-энд устрою, что ни один хеппи-энд и во сне не приснится!..
“Икс-ассенизаторы” уже давно поняли, что спорить с Раимовым бесполезно. Поэтому дружной толпой бросились в кубрик за вязаными масками. Правда, внутрь попали не все. Единственную в группе женщину бойцам пришлось пропустить вперед и ждать у дверей, пока она не выкинет наружу спецназовские шапочки с прорезями для глаз и рта. И вот тут-то агентов ждало первое потрясение.
– Так, блин, сейчас я одному художнику самовар на сапоги натяну! – рявкнул Шныгин, первым подобрав шапку с пола. – Сало, мать твою в натурщицы Пикассо, это как называется?!
Собственно говоря, удивляться было чему. На черной шапочке, которую старшина держал в руках, была намалевана изумительно отталкивающая морда. Звериная харя ехидно скалилась в тупой ухмылке бабуина, имела нос характерного фиолетового оттенка и, ко всему прочему, почему-то была наделена кошачьими усами. То есть ничего общего с медведем не имела. Ну а понять, кто именно нарисован на шапочке, можно было лишь по выразительной надписи прямо на лбу создания.
Пока Пацук оторопело таращился на озверевшего Шныгина, ставшего почти неотличимым от морды, намалеванной на шапке, Кедман заглянул старшине через плечо и дико заржал, своими глазами увидев сомнительное произведение искусства. Впрочем, смеялся он не долго. Шныгин даже не успел развернуться и высказать пару ласковых, истинно русских выражений в адрес излишне веселого янки, как капрал своим же смехом и подавился. А все от того, что и на маске “морского котика” была намалевана звериная морда, соответствующая его позывному.
Слон у Кедмана выглядел настоящим симпатягой. Этакая помесь Барби с комаром, перепившим халявной крови. Хобот лихо изгибался, торча из того места, где у нормальных существ нос растет, а вытаращенные раскосые глаза угрюмо нависали над опухшими щеками. Кроме того, неизвестный пока художник снабдил зверя кольцом в нижней губе и клинописным отображением позывного Кедмана на лбу нарисованного монстра. Именно кольцо в губе почему-то особенно разозлило капрала.
– Ты, негатив Нельсона Манделы, обнаглел совсем? – ласково поинтересовался Кедман у украинца. – Или решил, что твоя белая задница себя слишком вольготно чувствует?..
– Эй, смотрите, а у меня тоже такая же ерунда, – перебил негра Зибцих, чем избавил Пацука от необходимости отвечать.
Все трое сослуживцев ефрейтора повернулись к нему и критически уставились на размалеванную маску. Хотя смотреть там практически было не на что. Нарисованная на шапочке Зибциха рожа вообще и называться так не имела права, поскольку скорее походила на автопортрет Пикассо, чем на морду енота. И даже понять, что именно нарисовано на маске Зибциха, без надписи на лбу было бы совершенно невозможно.
Насмотревшись на шапочку ефрейтора, все три бойца повернулись к Пацуку с крайне грозным видом. И застыли, поскольку шапочка Миколы тоже была разрисована. Причем тот, кто рисовал эту морду, похоже, знал о барсуке только то, что у того щеки толстые и изо рта все время какая-нибудь еда торчит. Ну а количество шерсти на оном животном, по мнению художника, естественно, равнялось объему растительности на голове украинца. Что неизвестный автор и изобразил, вот только почему-то оселедец на черепе нарисованного барсука торчал дыбом, словно “ирокез” у панка во время прослушивания “Секс Пистоле”.
– Ни фига. Не верьте ему! – твердо заявил Шныгин, обращаясь к капралу с ефрейтором. – Он сам себе маску специально разрисовал, чтобы его в этой подлости не заподозрили.