— И напомню вам не зело приятное. Воевода возложил на меня строгое соблюдение порядка в отряде. Вот, например, промышленные люди лишены права скупать у дауров или других приамурских народов пушнину до того, как те не внесут в казну ясак. А ведь бывали случаи, когда нарушалось это правило. А это мне позволяет...
Ерофей Павлович запнулся и умолк, не желая прибегать к угрозам, но тут же неожиданно раздался возглас одного из казаков:
— А что мне будет, коли я не уплатил ясак и купил у басурман соболиные шкурки?
— На сей счёт воевода дал мне строгое указание, — ответил Хабаров. — Мне дано право изъять незаконно приобретённую пушнину в пользу казны, а промысловика, допустившего такое, я должен отправить под стражей в Якутск как нарушителя установленного порядка. Понятно тебе?
— Понятно, — медленно, с недобрыми нотками в голосе ответил казак, задавший вопрос. — И что же ждёт в Якутске такого человека?
— Дознание и наказание, — последовал ответ. — Коли нарушение порядка и иное воровство не зело велики, мне дано право наказывать такого нарушителя по своему разумению. А ежели прегрешения велики, то как наказать, решает воевода.
— А много ли таких людишек отправил ты на воеводский суд? — опять вырвался кто-то из толпы.
— Слава Богу, никого не отправлял. Могу поклясться, отряд был дружен, порядок соблюдал. Хотел бы, чтоб такое было и впредь.
— Тебе этого хочется? — раздался чей-то голос.
— Конечно, хочется.
— А как же сие уразуметь, Ерофей Павлович... — начал Фёдор Петров, принадлежавший к недовольным, — пошто забирал у промысловых людишек две трети пушниной добычи. Надо полагать, забирал в свою пользу.
— Ты уверен, что я забираю пушнину для себя, своей корысти ради?
— Люди о том говорят.
— Плюнь тому в харю, кто так говорит. Старая баба на базаре всякий вздор мелет, а глупцы уши развесили и слушают. Да будет тебе известно, что многих казаков и покручеников снабжал деньгами, хлебом, снаряжением, оружием, порохом, чтобы дать возможность податься в поход на Амур. А откуда у меня на всё это возьмутся средства? Ссудил меня воевода под кабальную запись. А теперь я должен расплачиваться с воеводой. Думаете, легко мне?
— Оба хороши, и ты, и твой воевода, — выкрикнул кто-то неведомый из толпы.
— Не тебе судить воеводу. Он государев человек, — резко оборвал его Хабаров.
— Петрушка Головин тоже был государев человек, — воскликнул тот же голос, — но это не помешало ему быть лихоимцем и грабителем.
— Можешь мне этого не говорить, — сдержанно ответил Хабаров и хотел было ещё сказать, что сам на своей шкуре такое испытал, однако же промолчал, подумав про себя: «Хоть и сукин сын был Петька, всё же воевода. Власть».
Со всех сторон посыпались жалобы. Люди сетовали, что свободного времени для собственного промысла остаётся совсем мало, что много его тратится на всякие строительные и хозяйственные обязанности. Жаловались и на то, что сами оказались должниками Хабарова и у них нет денег, чтобы расплатиться с долгами.
— Вот ты, Ерофей, постоянно требуешь от нас — выплачивай долги за казённое имущество... — произнёс долговязый рыжий покрученик.
— Всё верно. Вынужден требовать, чтобы долги покрыть, — ответил Хабаров, — а у меня их много, ох как много. Поболее, чем у тебя, у всех вас.
— Это твои заботы, Ерофей Павлович! А нас ты мучаешь всякими поборами и кабальными платежами.
— Дозволь мне слово сказать, — резко выкрикнул другой покрученик. — Я из тех, кто пошёл с тобой, Ерофей, по своей охоте. Снаряжались мы за свой счёт. Но хочу знать, почему наша служба оказалась такая тягостная, а ты всё требуешь с нас и одно, и другое. И нет этому конца. И государева жалованья нет.
Хабаров на сей вопрос ничего не ответил. Его и самого многое раздражало. Например, прибытие на Амур посланца воеводы, его доверенного человека, Анания Урусланова. По существу, это был соглядатай Францбекова, надзиравший за действиями главы отряда. Он попытался взыскивать долги с должников, но не слишком в этом преуспел. Напоминал У Русланов о его долгах Францбекову и Ерофею Павловичу.
Уже не рад был Хабаров, что затеял эту встречу с отрядом. Начинал он её с наступательной речи, но сам столкнулся со взбудораженной толпой, выражавшей своё недовольство и службой, и Хабаровым, и установленными им порядками. К тому же Ерофей Павлович не мог забыть о тягостном известии, преданном Уруслановым. Францбеков по каким-то непонятным Хабарову причинам, но на выгодных для себя условиях продал свою долговую кабалу на сумму, превышающую две тысячи рублей, окольничему Прокофию Соковнину. Речь шла о частичном долге Хабарова воеводе. Теперь это был долг, занимавшемуся ростовщичеством Соковнину, безжалостному к своим должникам.