Хачатур Абовян

Конечно, распространение просвещения способствует освоению языком чужеродных элементов, но дальнейшее развитие новых производственных отношений все теснее связывает разные народы, все более взаимно скрещивает языки. Рынок, как хорошая мельница, перемалывает массу понятий и создает ворох интернациональных слов, развитие науки и техники рождает новые слова, одинаково звучащие на всех языках, человеческая история чревата революциями, в корне меняющими строй языков — следовательно, будущее вовсе не за «чистой» речью. Никогда народный разговорный язык не будет похож на так называемый язык идеологов. Как быть в таком случае? Какой критерий избрать для языка литературы?

Критерий Абовяна родственен нашим понятиям. Этот критерий гласит: литература должна разрабатывать темы, близкие трудовым массам, на языке понятном им, в формах, доступных им. Она должна непрерывно обращаться к неиссякаемому источнику живого языка — народной речи, непрестанно в свою очередь облагораживая и очищая его.

Этот тезис «Ран Армении» — полемический, и в нем Абовян выказал себя демократом, просветителем и врагом аристократического пренебрежения к народным потребностям.

Но «Раны Армении» имеют великое значение не только своим идейным багажом. Демократические воззрения Абовяна раскрываются не только в монологах и проповедях романа, но и в художественно-формальных особенностях его. Основная интрига, героический сюжет и общее настроение соприкасаются с «Разбойниками» Шиллера. Более того, образы Абовяна построены под сильнейшим влиянием Шиллера: его Агаси имеет много общих черт не только с Моором, но и с Теллем.

Восторженный романтизм Абовяна значительно разбавлен чувствительностью мещанской литературы. Рядом с героическим Моором перед Абовяном несомненно стоял образ Вертера. Все это глубоко освоено, основательно перекроено и сконструировано наново на национальном материале.

Приправленный образами, взятыми из детских воспоминаний, фольклорным творчеством, собранным у стариков и сказителей, неисчерпаемыми богатствами народной речи: грубоватой, смешанной, но почвенной и образно, с подлинно восточной пышностью обставленный описаниями природы, обычаев, быта и добродетелей своих героев, — роман Абовяна с легкой иронией описывает мужицкую масленицу, гневно осуждает невежество, с подлинным лиризмом воспевает любовь и страдания двух влюбленных. Книга «Раны Армении» и по сей день оставляет глубочайшее впечатление, несмотря на старомодное многословие и риторику, несмотря на скудность понятий, несмотря на значительную неясность социальных перспектив автора.

«Раны Армении». Идейные срывы

«Раны Армении» созданы гениальным человеком. Я говорю — гениален Абовян, а не его произведение, потому что совершенное произведение отмечает новую веху определенностью своих устремлений и тем, в какой степени отражает оно идеи и программу передового общественного класса.

С этой точки зрения роман Абовяна имеет чувствительные изъяны и провалы, которые делают его пестрым по своему идейному составу.

В основной струе романа уже с самого начала есть прожилки нефильтрованной старины, а попутные идейные ручьи явно мутны и носят на себе следы всенивеллирующего оппортунизма и социального приспособленчества.

Самая навязчивая из всех — идея религиозная. Абовян относился резко критически к церкви, но он верил, и это было ахиллесовой пятой его демократизма.

Были попытки связывать своеобразие религиозных воззрений Абовяна с протестантизмом. Однако нет ничего более нелепого, чем такая попытка. Источник религиозных мыслей Абовяна нужно искать не у Лютера, а у Руссо, у Савойского викария.

Достаточно бегло прочитать антиматериалистическую «Исповедь», чтобы понять, откуда черпал свои взгляды Абовян и чьи мысли он вложил в уста Агаси. Не лютеранство, а взгляды Руссо сквозят в его религиозных рассуждениях, в его критических нападках на попов и церковные обряды. Поскребите немного абовяновского бога, который не менее Агаси является героем «национального дела», и вы получите рационалистическое Верховное существо Савойского викария.

Бог у Абовяна — экзальтированный романтик, бог у Лютера — сухой, степенный, размеренный хранитель устоев буржуазного порядка, между ними нет ничего общего, кроме идеалистической религиозной оболочки.

Гораздо интереснее то, что Абовян хотел метод Савойского викария применить к армяно-грегорианской религии. Однако, ему так же мало посчастливилось, как и Руссо. Савойскому викарию не удалось из кусочков разгромленного материалистической и рационалистической критикой католичества сконструировать новую религию разума. А что касается Абовяна, то он, намереваясь освободить «религию» от опорочивающих ее церковно-поповских традиций и обрядов, для превращения ее в религию национального освобождения, фактически сыграл на-руку клерикальным мракобесам. Для критики религиозных основ у него не хватило сил, а вдохновенные декламации только шли на пользу и укрепление церкви.