Хадасса

— Я очень не хочу, чтобы ты уходила, — сказала она и, повернувшись ко мне спиной, бросилась к лестнице. Стук ее шагов, как удары топора, разбивал мне сердце.

— Мадам Алиса, можно уже уходить? — спросила Ити, когда я переступила порог нашего класса, гда Хадасса сидела на своем ранце.

Прозвонил звонок, и дрожь пробежала по моим рукам.

— Да, хорошо, — пробормотала я, подняв указательный палец в сторону неоновых ламп, — но завтра надо прийти, завтра последний, самый важный день.

Девочки вышли одна за другой, до завтра, мадам. Я обошла пустой класс, встала у подоконника, оперлась на него, изо всех сил сдерживая слезы. Затем поспешила в коридор, на лестницу, к выходу, протиснулась между рядами и с галереи поискала глазами малышку, которая вместе с Нехамой и Ити пересекала улицу Доллар. Преподавательницы еще не вышли. Автобусы опаздывали. Я ускорила шаг. Догнала девочек.

— Ты пойдешь с нами? — удивившись, спросила меня Ити.

Я отправилась вместе с ними в прекрасный квартал с двухсотлетними деревьями. Когда девочки переставали перешептываться и украдкой бросали взгляды на меня, я улыбалась им во весь рот как ни в чем не бывало, сохраняя при этом дистанцию в два метра между ними и мной, разумеется, потому, что гойкане должна сопровождать евреек. Я пошла бы с Хадассой куда угодно; я была очарована ею, ее худенькой шейкой, угловатыми плечиками, ее тенью, порхавшей повсюду в этот июньский, почти завершившийся день. Хадасса, остановись на секунду, давай вернемся в сиреневый класс, сядем рядом, расскажи мне о себе, обо всех вас, о том мире, в котором ты живешь; я еще ничего не знаю, а мы уже подошли к концу. Ты должна обучить меня, да, я могу освоить идиш, могу научиться чему угодно — прыгать через веревочку, печь священный хлеб, баюкать Хану-Лею, могу остричь косу, качаться во время молитвы, надевать майку на купальник, отделять мясные продукты от молочных и никогда не путать приборы для тех и других, могу смыть хну с руки и есть китайские финики тысячами. Пригласи меня.

— Мадам, я тебе обещаю, что приду завтра, потому что у меня есть подарок для тебя и я не сделала записи в твоем блокноте! — заверила меня Ити.

— А ты, Дасси, ты придешь, не так ли? — с тревогой рискнула я спросить.

Вдруг замерев, девочка обернулась, выставила палец из сжатого кулачка, направила его на меня, как маленький голубой пистолетик, и сказала:

— Мадам Алиса, меня зовут ХА-ДАС-СА.

Часть IV

1

Небо. Голубое. Мои руки напряжены, ноги раздвинуты, мое тело чахнет. Я — звезда, упавшая в траву. Глаза мои гаснут и открываются: небо, голубое, небо, голубое. Я чувствую, как у меня на языке тает последняя кошерная конфета, подаренная в день расставания. Нет больше чаек. Нет одуванчиков, и бальзамины увяли. Август окутан долгой летней жарой. Уже две долгие недели ветер обходит остров стороной. Некоторые зажиточные горожане покинули столицу и перебрались поближе к реке, другие спят нагишом под вентиляторами и ждут возвращения осени. Шоколад смешивается с мятой. Дети-призраки приближаются и исчезают, мадам Алиса, ты поедешь на лето в Валь-Морен с родителями?Я облизываю губы языком, кусаю их, чтобы не закричать и не оборвать всю траву в сквере. Небо. Голубое. Мадам, ты еще будешь преподавать в будущем году?Нет, с этим покончено. Все кончено. Вы будете учиться на прежнем этаже, перестанете замечать меня в коридорах, узнавать на улицах квартала, нет, я не вернусь. Ты уедешь, как мадемуазель Шарлотта из романа?Да, именно так. Мадам, а что ты будешь делать потом?