Хадж во имя дьявола

Потом нас молотили в двенадцать рук и в двенадцать ног, натянули на нас смирительные рубашки и ушли. Конечно, они еще не умели бить по правилам: по почкам, в пах. Их еще не успели обучить, этих молодых мерзавцев, и поэтому наши рожи синели от побоев.

На десятые сутки пришел начальник лагеря, черный вертлявый мужичок лет сорока двух.

— Это что же у вас с рожами, братки мои?

—Все очень просто, начальничек, — ответил Борис. — Я на парашу залезал, а она во-он какая высо-окая, падал с нее, да оба раза рожей об бетон, а бетон-то твердый…

— Ай-ай-ай! — усмехнулся начальник. — Ну ладно, велю я научить, как пользоваться парашей, техминимум проведем, а пока отдыхайте.

На двенадцатые сутки пришла воспитка, явно переспелая девица лет двадцати восьми, в красном платке и с комсомольским значком на блузке. Разговаривал с ней, в основном, я.

— Мы совсем не против перевоспитания. Вот, например исправлять, кто придумал? Государство, А оно мудрое, оно знает, оно кого хочешь перевоспитает, а вы, видно, в мудрость государственную не верите, придумали какие-то активы. А где об этом сказано в речах товарища Сталина?

Воспиталка побагровела. Она мгновенно оценила ситуацию — имя, которое я назвал, было сильнее любых заклятий — и от напряжения пискнула:

— Ну хорошо, дело ваше.

И нас выпустили. Зато провоцировать стали на каждом шагу на что-нибудь отчаянное — чтобы еще срок.

Началась зима. Однажды Борис сказал:

— Одевайся теплей, сегодня уйдем.

— Как? — удивился я.

— Пойдем за Костей.

Костя-придурок являлся лагерной знаменитостью. По рассказам, он был сыном какой-то таинственной монашки, которую не то расстреляли, не то еще что-то. А Костю чуть ли не в восьмилетнем возрасте сунули сюда из-за необычного для его лет роста и медвежьего телосложения. И он действительно обладал медвежьей силой и ловкостью обезьяны и придуривался тоже. То он залезал на единственный погнутый крест на куполе и требовал пончиков с повидлом, то совал руку в нору и, вытаскивая оттуда крысу, с укором говорил ей: «Ты почему Костю кусала? Сейчас Костя тебя укусит». Иногда у Кости появлялось что-то съестное, и тогда ходили странные слухи, что Костя как-то попадает на свободу.

Мы шли за Костей по нижним галереям монастыря. Об этих галереях говорили, что там живут какие-то кровожадные существа, которые утаскивают зазевавшихся ребят и пожирают.

Мы шли босиком, с валенками в охапках, в кромешной темноте. Костя шел и шел, поворачивая то влево, то вправо, и я был уверен, что если упустить огонек в его руках, то никогда не выйдем из этих подвалов. Потом Костя нырнул в какую-то комнату. В неверном свете его факела мы увидели, как Костя повернул камень в стене и скользнул в образовавшееся отверстие. Спустя минуту мы последовали за ним. Далеко впереди мелькал огонек, но мы шли почти на ощупь, боясь скрытых в темноте провалов, колодцев и других ловушек, которыми обыкновенно защищались такие ходы. Наконец пахнуло свежим воздухом и морозом, а Костин факелок, мелькнув последний раз, исчез. Мы поднялись по короткой каменной лестнице и наткнулись на двери. Двери легко открылись, и мы вышли на снег в глухом овраге. Надев валенки, мы карабкались вверх, глядя на далекое, усеянное звездами небо. Первое, что увидели, — силуэт человека, стоявшего к нам спиной. Не оборачиваясь, он заговорил:

— Я засек вас с первого шага и мог завести вас туда, откуда еще никто не возвращался, но вы оба мне нравитесь. Ты, — он ткнул меня пальцем, — здесь за дверями топор, он острый как бритва. Там же и мешок сухарей, берите все, но помните: вы меня нигде и никогда не видели. А идти вам вот так, — и он ребром ладони указал на юго-запад. — Выйдите на железку — жмите вдоль нее, но обходите станции.

— Давай с нами, Костя, — неуверенно сказал Борис.

— Идите, а я сам по себе.

И мы пошли.

Двигаться по глубокому, порой выше колена, снегу было невероятно тяжело. Но нас гнал страх и холод.

Спали мы только на вторую ночь, спали в большом стоге сена, обнесенном изгородью, вероятно, от лосей. Ночью я проснулся, почувствовав что-то страшное, находящееся совсем рядом, а потом услышал жуткий вой. Я поднял голову и увидел призрачное свечение волчьих глаз. Звери были рядом с изгородью.

— Борис, волки, — стал я будить товарища.

Но до него не дошел смысл моих слов. Послав волков очень далеко, Борис продолжал спать. Вытащив спички, я решил: если волки полезут через изгородь, подожгу стог и буду отбиваться топором. Утром, разглядывая многочисленные волчьи следы у изгороди, понял: ничто бы нас не спасло, волки добрались бы до нас и испробовали бы молодой человечинки. Что-то их остановило…

От ходьбы по снегу в паху вспухли бугры, а ноги в болезненной истоме подводило к подбородку. Хотелось свернуться калачиком, как свертывается кот на печи, и спать.

Потом оказались возле озера. Уже были на другом берегу, как вдруг из-за кустов вышли солдаты. Бежать некуда, дальше — ледяная долина. На нас надели наручники и повели в расположение.