Хадж во имя дьявола

Я бы не сказал, что я был очень коммуникабелен, скорее нет, у меня не было друзей, то есть не то что совсем… В школе я был свой, потому что участвовал во всех мальчишеских бесчинствах и безобразиях, в драки со мной не вступали, прозвав меня психом, потому что после первого же полученного удара я впадал в слепое бешенство и мог бить чем попало и куда попало. И кроме того мне очень нравилось холодное оружие. У меня хранился острый как бритва небольшой кинжальчик, который я обнаружил на дне одного из сундуков у нас в квартире. Много лет спустя я узнал, что это был настоящий дамасский кинжал. Главное крещение пришло с улицы.

Однажды мать отправила меня в театр, в оперу. В то время еще сохранилось правило, что в театр надо идти соответственно одетым, и я помню, как тщательно одевались отец и мать, собираясь в театр. И я был тоже наряжен, отутюжен, и на шее был завязан какой-то бант. Из театра я возвращался один около семи часов вечера. И вдруг недалеко от дома меня остановила целая ватага таких же, как я, по возрасту пацанов. И один тут же, потянув за конец банта, зажал им мой нос.

Этого было достаточно, чтобы я сразу же впал в дикую ярость, начав молотить обидчика обеими руками, ногами, головой. На меня кинулась вся куча. Но тут какая-то неведомая сила расшвыряла нас в разные стороны.

— Так не честно: десять на одного.

Над нами стояли два парня лет по 17, в косоворотках, скрытых под темными френчами, и блестящих высоких сапогах.

— Кто с ним хочет подраться, выходи один на один. Парни присели на бревно… А я остался один в середине круга.

Навстречу мне вышел высокий конопатый мальчишка с торчащими вихрами выцветших волос и толкнул меня в грудь. Он был явно сильнее меня и имел опыт в драках.

Если бы не слепое неистовство, которое появлялось у меня после первого же удара по лицу, я бы получил сполна. Он хотел побить меня позорно и больно, расквасить рожу, пустить краску из носа. А мне хотелось убить его, разорвать на куски, и будь что будет.

И это решило исход сражения. Я, рискуя врезаться лбом в стену дома, ударил его головой в подбородок и обоими кулаками в горло, и он осел. Тогда я сбил его ногой на дорогу и выхватил нож. Нет, я не собирался его зарезать. Я хотел приставить кинжал к горлу, как это делал рыцарь Айвенго, и потребовать сдачи. Но чьи-то руки вмиг вывернули у меня кинжал.

— Ну и волчонок, — проговорил один из парней, рассматривая мой кинжальчик. А потом обвел глазами поредевшую толпу:

— Ну что, кто еще хочет?

— Дай кинжал, — повернулся я к парню.

Парень озадаченно посмотрел на меня, потом на своего товарища и сунул мне кинжал в руки.

— Отчаянный ты, однако. Ну а если бы менты тебя с ножом застали?

— Ну и пусть, — промямлил я, пряча кинжал.

— Смотри не ходи с ним, эти тебя заложат, — проговорил второй, до этого только посматривающий парень.

Я повернулся:

— Продадут? Тогда я их по одному… Парни переглянулись.

— Ты вообще-то откуда? Где живешь?

Мы были в 100 метрах от моего дома. Я показал и пошел домой.

Мать увидела меня всего разодранного, в крови и грязи, пришла в ужас и позвала отца. Он внимательно выслушал меня и повел плечами:

— Все верно. Он дал сдачи.

— Но ведь его могли убить, — причитала мать.

Отец усмехнулся:

— Но его не убили, не искалечили, и вообще — он победил. Разве лицо это то место, о которое должен кто-то чесать кулаки?

Спустя месяц я проходил мимо пивной, и меня кто-то позвал. Я, ранее никогда не заходивший в пивную, зашел. За столом прямо против входа сидели два моих новых знакомых. Те самые парни. На этот раз они были легко одеты — в тапочках, в куртках — и пили пиво. Они кого-то ждали. И наконец один из них — его звали Гошей — сказал:

— Петух не пришел. Давай возьмем пацана, смелый пацан.

— Послушай, пойдем с нами на дело, — откликнулся второй.

Мне это сильно польстило: двое взрослых парней, у одного даже усы, пригласили меня на дело. Какая разница, что это за дело. Главное, что дело. Я кивнул.

А дело было такое. У одного дома мы остановились. Парни переглянулись, потом один из них подставил мне сложенные в замок руки.

— Давай — и снимешь там внутри крюк на дверях.

С этими словами меня подняли к форточке. Я, ни о чем долго не думая, да и некогда было думать, пролез в форточку и, держась за ручку окна, спустился против статуи в рыцарских доспехах.

— Быстрей, — донесся голос с улицы.

И я кинулся к дверям. Двери держал кованый крюк, входивший в толстую петлю, торчащую из стены. Когда я с немалым трудом скинул крючок, снаружи потянули за ручку, и обе половины открылись. Один из парней сразу кинулся внутрь музея. (Да, это был музей.) А второй очень аккуратно закрыл двери и набросил крюк. Я так и не узнал, что они взяли там и зачем приходили, и взял только кольчужную рубашку, и мы скрылись.

А еще спустя дней десять я снова их встретил, и один из них, подмигнув, сунул мне в карман пачку денег:

— Это твоя доля, пацан.