— Да. А что делать? Ошибка, я за это двадцать, лет в лагепях трубил…
— Но тут сказано, что добровольно перешел, — снова перебил его мой приятель.
— Такое время было. Я считал, что они победят. Вот и ошибся.
Я отвел глаза. На него невозможно, неудобно было смотреть. Я же, черт возьми, не поп-исповедальник, который привык, что ему признаются в разных мерзостях,
— Но я вам клянусь, я стрелял только поверх голов. Жалел. Все-таки свои, русские, — быстро говорил старик.
Мой приятель сложил документы и протянул их старику.
— Вы три года служили в фашистском Вермахте. Извольте обратиться в рейхканцелярию, в Германию. А здесь только для тех, кто стрелял в вас…
Конечно, возможно это слишком сильно… Меня же не вербовали в немецкую или в американскую разведку, а приглашали стать инспектором КВЧ. Всего-то навсего. Но мне вообще не нравятся русские, которые служили немцам, и немцы, которые служили нам.
Я вспомнил Митю Адмирала. Такова была кличка ссученного вора. Он превосходно играл на гитаре и знал много песен, умел петь и имел голос. Но за ним было что-то плохое, совсем плохое… Предательство. Он был бесконвойником с круглогодичным пропуском. Он жил за зоной, и у него оставался всего год. Тем более, если бы он намекнул о своем положении оперу, он вообще бы не попал в зону, это был конец сучьей войны, и начальству не нужны были трупы. Но Адмирал вошел в зону с гитарой в руках и с веревочной петлей на шее. Зашел в Воровской барак, где его знали все… Он имел громкую славу. Все оторопели…
— Ты з-з-зачем пришел? — спросил его Никола Черный. — Ты
что?
Адмирал рассмеялся и, дернув за веревку, проговорил:
— Я пришел умереть. Надоело.
А патом начал играть и петь, и около 40 воров, прошедших всю сучью войну, слушали его гитару и его песни. Потом он так же оборвал игру, встал и вышел. А Леха-Рябый, строивший еще Беломорканал, тряся головой и хлеща себя по лицу, исступленно выл:
— Ничего не понимаю, ничего, ведь он так играет и поет.
Адмирал не вышел за зону. Дождавшись ночи, он полез через проволоку и был убит стрелком.
Разве дело в идее? Что такое эта идея?.. Человек не мог оправдать свои поступки. Не мог. Хотя возможно, это было бы выгодно…
Инспектор КВЧ. — Культура и воспитание. — Нет, я еще раз говорю: я не жертва. На войне как на войне. Но я видел тысячи, сотни тысяч окультуренных и воспитанных. (Их почти уже нет, их мало, есть их дети, внуки и правнуки.) Разбойник, распятый на кресте рядом с Христом, прозрел. Познал истину Иуда, и вздернулся на осине…
Когда я вернулся в барак, ко мне подошли сразу трое…
— Ну и что? — хмуро спросил Штукатур.
Когда он волновался или свирепел, он краснел, а рябины на его широком, испорченном оспой лице оставались белыми и лицо напоминало морду леопарда
— А ничего, — усмехнулся я и рассказал о том, что мне предложили.
Штукатур тихонько засмеялся и повалился на нары…
— Нашли кого вербовать.
Молчал только дядя Ваня-Матаня… Нет, не тот дядя Ваня… Просто много одинаковых кличек, может, не хватает фантазии. Он был совсем старым, этот Матаня. Потом он глухо сказал:
— Ты, конечно, хорошо поступил, сынок, так, как и должен был поступить… Но сказать, что правильно… Этого я не знаю.
Конечно, он никогда не читал Дюма, этот старый вор и бродяга, повесившийся спустя еще полгода. Но сам того не зная, он повторил слова Атоса, сказанные д'Артаньяну, когда тот отказался от чина лейтенанта в гвардии кардинала. Но там было другое время, другие люди, и служить кардиналу было не менее почетно, чем служить королю. Кардинал был великим человеком. А здесь было хуже, я должен был из одной мафии перейти в другую… Там сытнее кормили, и было тепло… А дядя Ваня-Матаня, он был старым и знал больше меня. И я вспомнил слова того первого Матани: «Не лезь, сынок, в этот мир, пропадешь…»
Но ведь я не пропал. Ну да, если с медицинской точки зрения… то жив… Все работает, крутится и вращается. Но память наполнена тенями. И холодом. А книгу памяти листает ветер, небрежно перекидывая страницы.
Огромный черный жук, упорно толкал задними ногами большой навозный шар, катя его в нору. Сейчас все называют его просто навозным жуком, но в другой стране, в другие времена он считался священным, и целые армии останавливали свой марш, пропуская скарабея, катившего через дорогу навозный шар.
А сейчас никаких чудес, все известно и научно разъяснено. А скарабей… Священный скарабей — это просто навозный жук. Что касается того, что навозный шар напоминает форму планеты, то сей час уже почти доказали, что оба шара близки друг к другу по многим параметрам, но если рационально использовать даже дерьмо, от этого можно иметь немалую выгоду, и жук скарабей — это хорошо усвоил. Наука же… Та самая наука, всезнающая и всемогущая, так до конца и не усвоила, что же надо делать со своим шаром…
…Глухо звякнул металл, и в лицо пахнуло сладковатым дымом кизяка, я оторвал взгляд от священного в прошлом жука и взглянул на веселое красное пламя костра, у которого Гуниб готовил для бригады незамысловатый обед, а если по времени, то ужин…