Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)

Незваные гости — трое всадников — не замедлили подъехать к усадьбе. В тучном есауле Хурделица не сразу узнал Супа — так раздобрел он на офицерских харчах! Малинового сукна щеголеватая венгерка, украшенная серебряными шнурками, туго обхватывала его полное тело. Розовощекое лицо Григория еще больше округлилось и казалось бы добродушным, если б не острый блеск маленьких злых глазок. Левую бровь его пересекал тонкий рубец. «Видно, отметина от нагайки моей», — подумал Кондрат.

   С Григорием было еще два казака, одетых в зеленые кафтаны.

   Гости спешились у ворот и, взяв лошадей под уздцы, вошли во двор усадьбы.

   — Так вот каков молдаван здесь живет! Принимай гостей, Кондратко! Мы дюже проголодались с дороги, — сказал, подойдя к Хурделице, Суп и небрежно, словно хозяин слуге, бросил ему поводья своей лошади.

   Кондрату не понравился нарочито-спокойный тон его голоса Он насторожился. Видно, Суп не забыл, не простил обиды, а лишь сдерживает до поры, до времени свою ненависть, чтобы лучше отомстить. Сам-то он Кондрат не страшился Супа. Но теперь у него семья, Маринка, сын. Он боялся только за них.

   Кондрат скрепя сердце взял поводья лошади Супа и отдал их Селиму, чтобы тот отвел ее на конюшню. Затем пригласил гостей в хату — закусить с дороги.

   Маринка быстро поставила на стол миску вареников, сало, соленые огурцы и бутыль горилки. Суп то и дело поглядывал на хозяйку. Казалось горе, тревоги, тяжелая работа не коснулись Маринки. Красота ее стала ярче, приметнее. Темно-русые косы венцом были уложены вокруг головы, как у замужней женщины. Прикрывал их сшитый из голубой материи, украшенный яркими бусами очипок-кораблик. Он очень хорошо оттенял покрытое золотистым загаром лицо молодой женщины, ее большие зеленоватые глаза.

   — Красивая у тебя, Кондратко, жинка! Она бы нас с тобой помирить могла, — сказал как бы в шутку во время застольного разговора Суп, не отрывая восхищенного взора от Маринки. Та покраснела. Этот нескромный намек показался ей обидным. Она ждала, что муж сейчас же вспыхнет и, как положено, одернет наглеца-есаула. К ее удивлению, Кондрат промолчал. Только как-то странно повел глазами. Маринка хорошо знала его характер и поняла - муж сдерживает свой гневный порыв. А почему — она поняла, когда после третьей чарки Григорий начал хвастаться.

   — Я теперь здесь единый хозяин. Мне в Вознесенском наместничестве, к коему уезды здешние причислены, вся землица сия на двенадцать верст вдоль Тилигула и на двенадцать вширь за заслуги мои нарезана ...(вот так нередко наделяло правительство Екатерины II землей представителей казацкой верхушки) Значит, и хата эта с усадьбой всей и с тобой самим — на землице моей. У меня грамоты на то с печатями есть. Права законные!

   — Да побойся бога, Григорий! Я ж ранее тебя тут землицу трудом своим обласкал! Своими руками хату построил, деревья посадил... Разве есть на то закон, чтобы землю мою, дом мой отнимать? Никуда я от родного места не уйду! — воскликнул Кондрат.

   Грицко ухмыльнулся:

   — Ты б лучше об том помолчал, Кондратко. По закону тебе не здесь, на чужой земле, сидеть, а в Сибири — греметь кандалами. По закону... Это и ныне не поздно тебе сделать. Сказать лишь словечко, где надобно, и молдаванство твое не спасет тебя, — пригрозил он, подымаясь из-за стола.

   — Гришенька, не губи Кондратку, ведь он друг твой с детства! Не губи... Хочешь, к ногам твоим паду. — побледнев, взмолилась Маринка. Только страх за участь мужа заставил ее пойти на такое унижение.

   — Не позорь меня и себя, — схватил жену за руку Кондрат. Он еле сдерживался, чтобы не броситься на Супа.

   Тот, очевидно, понял, что хватил лишнего. В его планы не входило сводить счеты с Хурделицей сейчас же. Показал свою власть над будущим холопом — и хватит на первый раз.

   — Да я его губить и не собираюсь. Я человек добрый. Христианский закон соблюдаю. Пусть смирится, тогда посмотрим... — обернулся он к Маринке. — А пока, — тут он обратился к Кондрату, словно никакой ссоры и не было, — дело сделаем. Я хочу до вечера земли мои обозреть. Седлай лошадей, вместе поедем.

   Казачьи сборы недолги. И пяти минут не прошло, как Суп со своими казаками, Кондратом и Селимом мчались по топким берегам Лебяжьей заводи к Тилигулу. Там Суп решил провести межу своих владений.

   Вид желто-зеленой поймы, переходящей в обширную степь, не тронутую еще плугом, привел в умиление Григория. Его маленькие глазки жадно заблестели.

   — Все это мое... Мое! Эх, нагнать бы сюда беглых мужиков, — мечтал он вслух. — Ныне они сюда тысячами бегут. Дать им на год-два землицу в аренду пахать — пусть тут осядут.

   — А потом сих беглых в крепаки записать, как повсюдно паны делают. Так, что ли? — спросил Хурделица, перебивая мысли Супа.

   Тот сердито взглянул на Кондрата, но или не понял насмешки, или решил не обращать внимания. Лишь сказал с досадой: