Хаджибей (Книга 1. Падение Хаджибея и Книга 2. Утро Одессы)

   — Вот об этом бастионе и я говорил тебе, — указал на мрачные, опаленные огнем стены Василий. — Это Табия. Ее-то и взяли было казаки. Помоги им тогда генералы — пожалуй, сейчас бы над всей Ордукалеси российский флаг уже реял...

   Последние слова Василия потонули в нестройном грохоте пушечной пальбы, который донесли порывы ветра со стороны Дуная.

   — Чьи пушки бьют? — спросил Кондрат.

   — С острова Сулина, там стоят девять наших батарей. Бьют, да все без толку. Разве пальбою такую крепость возьмешь? Только порох зря жгем.

   — Очень. Хотя там вала нет, да берег обрывистый. И десять батарей с восьмьюдесятью пушками и пятью мортирами на нем укреплены, одна из коих бросает ядра в пять пудов весом.

   Зюзин хотел продолжать свой рассказ о крепости, но мрачный вид товарища заставил его умолкнуть.

   — Ты чего закручинился? — спросил он Кондрата. Но тот не ответил и, тяжело вздохнув, круто повернул коня обратно к лагерю.

   «У него, поди, своего горя хватает, а тут еще я добавил», — подумал Зюзин и помчался вслед за Хурделицей.

XX. СУВОРОВ ПРИБЫЛ

Турецкая крепость обоим друзьям показалась неприступной. После ее осмотра Кондрат возвращался в расположение войск еще более мрачным. Он тяжело вздыхал и все глядел, глядел пустыми глазами куда-то вдаль.

   «Туманы с Дуная плывут. Дождя со дня на день жди. Размоют они глину на земляных валах, морозец ударит, заблестит гололед, и совсем тогда не взберешься на стены измаильские. Упускаем мы время для штурма. Проплясал светлейший крепость сию в Яссах», — невесело думал офицер.

   Въехав в лагерь, они были удивлены необычным здесь оживлением. Солдаты и офицеры, собираясь в группы у гудящих на ветру палаток, взволнованно жестикулируя, обсуждали, очевидно, что-то важное.

   — Не одержали ли наши викторию где? — сказал Зюзин и, приблизясь к группе, спросил: — Что, братцы приключилось?

   — Суворов приехал! — хором ответили те. В их простуженных голосах звучала радость.

   — Слава богу! — воскликнул Василий. — Теперь все по-иному будет...

   Кондрат промолчал. Он слышал о Суворове много хорошего, но бедственный вид русских воинов настроил его на грустный лад, и он не мог принять сразу эту весть так восторженно, как Василий. У Кондрата лишь затеплилась слабая надежда на лучшие перемены...

   Но никто не ожидал, что перемены эти начнутся в ту же ночь. Еще задолго до рассвета весь русский лагерь подняли на ноги звуки утренних горнов.

   — Вот она, суворовская побудка, — говорили бывалые воины. — Так у него всегда. Ни свет, ни заря, а он, соколик, все войско поднимает.

   И ночью же, при свете факелов, начались воинские учения и подготовка к эскаладе. Тогда каждому — от генерала до солдата — стало ясно, что штурм Измаила неотвратим.

   Солдат для штурмовых отрядов не хватало, и многие кавалерийские полки тут же были превращены в пехотные подразделения.

   Полк Кондрата не избежал этой участи. Гусары стали обучаться искусству вести бой в пешем строю. У новоиспеченной пехоты не было ружей, и ее вооружили укороченными пиками. С ними-то и повел Кондрат свою сотню в лихую учебную штыковую атаку.

   Под барабанную дробь сомкнутым строем, ощетинившимся пиками бросались гусары с криком «ура!» вслед за Хурделицей на воображаемого врага.

   После одной из таких атак Кондрат, потный и усталый от бега, едва успел вложить саблю в ножны, как услышал над собой негромкий, но звучный голос:

   — Лихо, поручик! Помилуй бог, лихо!

   Хурделица обернулся и увидел перед собой всадника. Пламя факела вырвало из темноты худощавое бледное лицо в струистых морщинах. Железная каска с зеленой бахромой закрывала его высокий лоб. И Кондрат, как и вся его сотня, мгновенно, по каким-то ему самому непонятным признакам, узнал, вернее, почувствовал, что это он, Суворов.

   — Но толку так бегать по степи мало! Ведь мы турка не в степи бить будем. Так за мной, братцы! — Суворов взмахнул шпагой, тронул лошадь, и Хурделица снова повел своих гусар в темную степь.

   Они остановились почти у самой турецкой крепости, у высокого неожиданно выросшего перед ними земляного вала, слабо освещенного чадящими на ветру факелами.

   Кондрат остолбенел. Вал был, видно, только что насыпан. Он походил на Измаильский. Перед ним в сиреневой мгле рассвета чернел широкий ров. Тут же стояли возы с фашинами (Связки соломы или хвороста для заполнения крепостного рва) и лестницами.

   Суворов по-юношески легко спрыгнул с лошади. Бросил подбежавшему адъютанту поводья. Тускло сверкнул клинок его шпаги.

   — Валы измаильские высоки. Рвы — глубоки. А все-таки нам надо их взять!

   По широкой степи прокатились слова команды. Зазвенело оружие. Грянуло «ура!».

   Началось учение войск по подъему на крепостной вал. Гусары быстро забросали ров фашинами, перенесли через него связанные лестницы и приставили их к земляной стене. После ряда неудачных попыток, ободрав в кровь руки, Хурделица одним из первых поднялся на вал. С его высоты он оглянулся, ища глазами Суворова. Но главнокомандующего не было видно среди бегущих, кричащих людей.