Хафиз и пленница султана

В деревне арбу встретили лаем собаки. Али оглянулся на Йасмин, ожидая, что она откроет глаза от шума, однако она не проснулась.

– Видать, крепко умаялся твой братец, – заметил арбакеш.

– Его не буди, так он весь день проспит, тот еще лодырь. Надо будить, все равно уже подъезжаем.

Когда показался знакомый фасад, Али протянул руку, чтобы дотронуться до Йасмин, но в следующий момент замер, вглядываясь в очертания дома. Ему вдруг почудилось, что на крыше мелькнула чья-то голова. Через мгновение он уже явно увидел человека. В доме определенно кто-то был.

– У какого дома остановить, сынок?

– Я скажу, ты пока езжай, – попросил Али.

Деревенская улица сделала поворот, и телега оказалась на прямой видимости дома.

Али приподнялся и увидел в саду хорезмийцев, которым староста что-то объяснял. Али сел и откинулся спиной назад на мочалки.

– Что, сынок, тебя тоже сморило? – засмеялся старик.

– Точно, – упавшим голосом произнес Али, – До рынка с тобой доедем, купить надо кое-что, раз такое дело, а потом вернемся. Далеко еще?

– Да нет, рукой подать.

Дело принимало скверный оборот. Если до этого с переодетой Йасмин они могли чувствовать себя в относительной безопасности, то теперь, благодаря старосте, у хорезмийцев есть их описания. Али лежал с колотящимся сердцем, моля Аллаха о помощи.

– Ну, вот и рынок, – сказал арбакеш.

Али осторожно приподнялся. На пустыре толпился народ. Али огляделся. Не узрев поблизости ни одного хорезмийца, спрыгнул с арбы.

– Спасибо, отец.

– Тебе спасибо, сынок, за беседу, приятно с образованным человеком поговорить.

Али разбудил Йасмин, подал ей руку, помогая сойти с телеги.

– Приехали? – сонным голосом спросила Йасмин.

– Точнее будет – проехали, – сказал Али.

– Почему? Что случилось? Ты тоже заснул? О, я так крепко заснула. Интересно, с тех пор, как я с тобой познакомилась, – сплю как убитая, хотя спать не должна вовсе, учитывая свое положение. А почему проехали? Ты что, уже забрал деньги, а почему меня не разбудил?

– Домой нельзя, там хорезмийцы вместе со старостой, как они нас нашли? Не иначе, кто-то выдал, скорее всего, сам староста за ними послал. Надо уносить ноги отсюда.

– А как же наш план, мой отец? Ты передумал?

– Все остается в силе. Только лошадей купить не на что.

– Может, продать что-нибудь? – предложила Йасмин.

– Что? Мне продать нечего, если только чернильницу и калам[84].

– Ты, что же, их с собой носишь?

– Да, я же человек умственного труда. Подожди, какой же я осел, у меня же перстень твоего отца. Можно продать его, если ты не возражаешь.

– Я не возражаю.

Али полез в карман и извлек оттуда перстень с большим красным камнем.

– Как думаешь, сколько за него можно выручить? На пару лошадей хватит?

– Это бадахшанский лал,[85] – сказала Йасмин, – На него можно купить десяток лошадей.

Рынок представлял собой небольшой вытоптанный сотнями ног пустырь на окраине села. Здесь был всего один торговый ряд, где на деревянных прилавках продавались молочные продукты, напротив, у каменной стены под навесом висели разделанные бараньи туши, это был отдел мясников. Далее было место хлебопека. На земле стоял тандир. Следующей была закусочная – дымился мангал, на котором жарились кебабы.

– Я хочу есть, – сказала Йасмин, мы с утра ничего не ели, если я сейчас не съем кебаб, то я упаду в голодный обморок.

– Вообще-то нам нельзя терять ни минуты, – неуверенно сказал Али, но сжалился, купил один шиш[86] кебаба и хлеб. На противоположной стороне пустыря сгрудился стреноженный гурт овец. Покупатели придирчиво рассматривали их, мяли бока, хватали за курдюки, запускали руки в шерсть.

– Ты побудь здесь, – сказал Али, – Я сейчас вернусь.

– Куда ты? – встревожилась Йасмин.

– Пойду, узнаю, где лошадей можно купить.

Лошадей Али нашел быстро, но барышник отказался менять их на перстень.

– Мне нужны деньги, оглан, – сказал он. – Кобыла стоит десять динаров, двадцать динаров, и две прекрасные ездовые лошади твои.

– Этот перстень стоит тысячу динаров, – убеждал его Али. – Если бы ты знал, кому он принадлежал раньше, ты его только за имя купил бы.

– Очень хорошо, – ответил барышник. – Пойди и продай его, разницу себе оставишь.

Делать было нечего. Али разыскал лавку менялы. Сидевшей в ней еврей, долго и придирчиво рассматривал перстень, затем предложил пятьдесят динаров.

– Ты, наверное, шутишь, – сказал Али, – Этому перстню цена тысячу динаров.

Еврей отдал перстень и сделал жест, означающий – уходи или точнее – убирайся. Али протянул руку, положил перстень в карман и сделал вид, что собирается уходить.

– Подожди, – остановил его еврей. – Дай-ка еще раз взглянуть.

На этот раз он изучал его два раза дольше и предложил сто динаров.

– Пятьсот, – сказал Али, входя в раж. Хотя денег на лошадей уже хватало.

– Какие пятьсот? – возмутился еврей. – Да здесь таких денег отродясь ни у кого не бывало, вот тебе еще пятьдесят, бери и уходи.

Али задумался.

– Послушай, парень, – доверительно сказал меняла, – Даже если это кольцо и стоит дороже, здесь тебе этих денег никто не даст. Единственный, кто может за него заплатить, это я. Бери деньги и уходи.