После этого его светлость Мицусигэ покончил с поэзией. Спустя несколько лет он говорил: «Совершенно естественно, что повелитель запретил мне посвятить себя поэзии, потому что это отодвигало в сторону государственные дела. Если бы он был жив сейчас, думаю, он позволил бы мне в свободное от политики время, которой, конечно, принадлежит первое место, наслаждаться поэзией. Мои предки были рождены во время государственной смуты. Они воины, снискавшие себе славу в Японии. Печально родиться самураем и не оставить своего имени в истории. Однако мы живем в эпоху мира и спокойствия, и у меня нет возможности искать себе славу в сражениях. Если бы сейчас была война, думаю, я не уступил бы в отваге предкам. А в наше время я хотел сделать себе имя, став мастером стихосложения, первым в Японии воином, способным сравниться с Юсаем[229]
и унаследовавшим секретыВ конечном итоге в последний период жизни его светлость все-таки познал секреты кокин-дэндзю, совершив настоящее чудо. Он очень следил за тем, чтобы о его увлечении не стало известно.
Как говорят, Юсай до конца так и не постиг всех секретов кокин-дэндзю, в то время как его светлость Мицусигэ унаследовал традицию семьи Ниси-Сандзё и получил уникальный аттестат, подтверждающий глубину его познаний, который хранится у нынешнего повелителя нашего клана. Всего три семейства владеют секретами кокин-дэндзю: это императорская семья, семья Ниси-Сандзё и семья Набэсима.
Как-то на сторожевой башне замка Эдо появилась ворона. Наблюдавшие за ней даймё спорили о том, можно ли подстрелить ее. Один из них обратился с этим вопросом к его светлости Мицусигэ. Он ответил, что мог бы сделать это без труда за стенами замка, но ничего не может причинить вреда этой вороне, потому что она сидит на башне замка сёгуна[231]
. Даймё оценили такой ответ по достоинству.Когда его светлость Цунасигэ, пребывавший при дворе сёгуна в Эдо, впервые получил возможность побывать дома, в Саге, он отправился туда в сопровождении его светлости Мицусигэ[232]
. Встречая их, крестьяне выстроились вдоль дорог и возносили молитвы за будущего повелителя, которого они видели первый раз в жизни[233]. Позже его светлость Цунасигэ сказал отцу: «Они поклонялись мне, когда я проезжал мимо». И получил строгий ответ: «Ты должен понять сердцем, что мы заслуживаем поклонения не больше, чем другие люди».Когда в год обезьяны (1668 г.) в Эдо начался крупный пожар, его светлость Мицусигэ направился к дому Ои-но Ками Дои, супруга его дочери О-сэн, в Янагихаре. Огонь подбирался к домам, где жили самураи. Его светлость спросил у прислуги: «Госпожу уже вывели?» — «Нет, она еще в доме», — последовал ответ. Он вошел в дом и спросил у дочери, что она собирается делать. Она ответила: «Я уже приказала слугам уходить, но мужа нет дома, и я считаю, что жене не подобает покидать жилище в отсутствие супруга. Я готова сгореть здесь». Его светлость увел дочь с собой.
Некоторое время назад правители боковых ветвей клана Сага — Оги, Хасуикэ и Касима — были удостоены сёгунатом чести выполнять некоторые почетные обязанности[234]
, а также преподносить сёгуну дары. Тем самым они как бы ставились на тот же уровень, на котором находился повелитель всего клана Сага[235].В это время его светлость Цунасигэ, еще не унаследовавший от отца правление кланом, проживал в Эдо. Узнав о том, что происходит, он объяснил его светлости Мицусигэ положение вещей, отметив, что таким образом нарушается иерархия между главной семьей и ее боковыми ветвями. Их правители отказались подчиниться, обстановка ухудшилась, возник разлад. Главные вассалы клана Набэсима обсуждали конфликт день и ночь, но так и не смогли найти решения.
Тогда к его светлости Мицусигэ явился Сёгэн Накано и сказал: «Мы столько дней обсуждали проблему с тремя семьями, однако пока не смогли ни о чем договориться. Я много думал над этим, потому что, если ничего не решится, это обернется серьезными проблемами для нашего клана. Разрешите поделиться с вами своими мыслями.