Хагакурэ, или Сокрытое в листве

124. Услышав, что Гэндзо вызывают, дабы расследовать какие-то его поступки, Дзётё отправился к одному человеку и попросил его поговорить наедине. «О чем его собираются допрашивать? Хорошо, что я сейчас здесь (в Саге), но я не могу вернуться в Киото, не узнав, в чем дело. Прошу извинить за дерзость, но я не могу не спросить об этом. Расскажите, пожалуйста». Собеседнику не оставалось ничего, как объясниться: «Как говорят, он пользовался принадлежавшими дворцу вещами в личных целях — брал их с собой на прогулки со служанками, напивался с ними». — «Вы меня успокоили, — сказал Дзётё. — Это все несерьезно. Он несколько лет служил при дворце в Киото смотрителем. В его распоряжении было сколько угодно каких угодно вещей. Думаю, вы сами это видели, бывая во дворце. Возможно, он брал что-то недостающее, когда во дворце собиралось тридцать-сорок гостей. Его обязанность — обеспечить их всем необходимым. Во дворце приходится прислуживать важным чиновникам и знатным людям. Это требует много усилий. Кроме того, он должен был встречаться со смотрителями и интендантами из других кланов, вести переговоры с ростовщиками, с которыми ничего не решишь, пока не сводишь в чайный домик или в театр. Что касается служанок, то, как вы знаете, люди, работающие при дворце по несколько лет, нанимают не только мужчин, но и женщин. То, что Гэндзо любит выпить, известно уже давно, но в буйстве он никогда не был отмечен. Получается, что упрекать его не в чем. Видимо, инспектор неопытен, для него такие дела в новинку, и он решил, что поведение Гэндзо противоречит принятым установлениям. Это понятно. Однако дворцовый смотритель не сможет выполнять свои обязанности, если не будет проявлять определенную гибкость. Поэтому я не вижу здесь ничего страшного». С этими словами Дзётё удалился.

В итоге Гэндзо был прощен и остался на своем месте во дворце в Киото. Любое дело, будь оно правильным образом выражено словами, может быть представлено в разумном виде. То, как вас услышат, зависит от того, как вы начнете разговор.

125. Когда одного монаха приговорили к изгнанию из храма, Дзётё тихо сказал ему: «Как я уже говорил, когда тебе объявили это решение, нужно было где-нибудь укрыться на некоторое время, чтобы никто не знал, где ты находишься. Когда ты получишь указание вернуться в Сагу, твое влияние будет больше, чем прежде. Люди не поймут, если сейчас тебя кто-нибудь заметит в Саге, и ты потеряешь все, если свыше будет приказано разобраться с твоим поведением. Когда его светлость услышал, что некий монах скрывается в храме Кодэндзи после того, как был изгнан, ему было приказано больше никогда не показываться в Саге. Имей это в виду». На чем они и расстались. Монах, похоже, плохо знал самого себя и не понимал, в каком положении оказался.

126. Однажды группа из пяти или шести оруженосцев его светлости направлялась морем в Эдо, и случилось так, что посреди ночи корабль, на котором они плыли, натолкнулся на торговое судно. С него на палубу их корабля спрыгнули пять или шесть матросов и, ссылаясь на закон, стали громко требовать, чтобы им отдали корабельный якорь. Оруженосцы выбежали на шум с гневными криками: «Законы писаны для таких, как вы! Неужели вы думаете, что можете что-то взять с корабля, на котором плывут самураи?! Мы вас в куски изрубим и выбросим за борт!» Матросы тут же убрались восвояси. В такие моменты самурай должен показать готовность действовать решительно. В ситуациях не столь острых достаточно бывает простого окрика. Если реагировать на пустяки слишком серьезно, это лишь затянет дело и в конечном итоге ни к чему не приведет.

127. Некто, сообщив своему начальнику, что в бухгалтерских книгах обнаружена недостача, сказал: «Может получиться непростительно, если человек, ответственный за это дело, будет вынужден совершить из-за денег сэппуку. Не могли бы вы, как его начальник, покрыть недостачу?» Просьба была удовлетворена, и проблема разрешилась. Злоупотребления и упущения можно преодолеть, не предавая огласке.

128. Сёгэн[177] говаривал: «Слово кан (увещевание, наставление) предполагает наличие личного желания или интереса. Бескорыстных увещеваний не бывает». Нет человека, который мог бы сказать, что Сёгэн хоть раз в жизни пытался навязать личное мнение своему господину, хотя, оставаясь с ним наедине, он старался довести до него свою точку зрения.

Кадзума[178] тоже никогда не лез к господину с советами, прикрываясь интересами службы. Вместо этого в подходящий момент он высказывал ему свое мнение тайно, чтобы не услышали посторонние. И к его мнению прислушивались. И поскольку никто об этом не знал, об ошибочных шагах, допущенных господином, тоже никому не было известно.