Хагалаз. Безликая королева (СИ)

— Откуда в тебе столько спокойствия? Сейчас и даже в тот день... — Карлайл практически вскочил, не в силах сдерживать нахлынувшие ярость и недоумение. Эта ровная спина была для него вызовом, протестом его отцовской любви. — Даже когда Иландар намеревался убить тебя, ты не пыталась бороться, ты хотела, чтобы он выиграл, приняла смерть с каменной маской. Почему? Ты ведь так плакала, когда Ронана не стало, так почему сдалась без борьбы?

— Я уже говорила... мне не хотелось нести это бремя.

— И что, проще принять смерть?

— Но я ведь жива.

— Ты жива благодаря мне!

— Правда. Надеюсь, ты об этом не сожалеешь.

Карлайл издал отчаянный протяжный стон.

— Неужели тебе не было страшно? Неужели тебе не страшно сейчас?

— Ты хочешь знать? — голос Хаары звучал столь холодно, что Карлайл замешкался, подбирая ответ. — Всё достаточно просто. Это закон постоянной борьбы. Выиграть может только один. Слабейший погибает. Нет смысла ждать чего-то третьего. Я способна принять смерть, как должное. Быть может, тогда я посчитала, что Иландар справится с ролью короля и удержит страну, как это сделал отец, но почему-то механизм не сработал. Он мёртв, а я жива...Тогда мне не хотелось оставаться одной в царстве боли, наказаний и несправедливости. Я боялась ответственности, знала, что сломаюсь. Мне не нужен был проклятый трон, и я хотела лишь умереть достойно, как это делали люди до меня. Я ведь не особенная. Рядом со братьями я всегда казалась жалкой и глупой. В глазах отца я была никем. За что мне было бороться? И всё-таки я выжила... вопреки всему: логике, надеждам, желаниям. Значит, для чего-то это нужно, — она выдержала паузу. — Доброй ночи, Карлайл. Отдохнём, пока не грянул рассвет.

Мужчина промолчал, глядя на женский силуэт, вскоре скрывшийся в соседней комнате. Её легкомыслие и безрассудство поражали и пугали его одновременно. Как она может так просто уйти и снова лечь спать, когда ещё несколько минут назад клыки садала вонзались в её кожу? Как может она лечь спать, сделав вид, будто ничего не произошло, когда мгновение назад корчилась от боли? Что было на душе у неё, некогда погибшей принцессы? Карлайл не мог найти ответ, хотя думал, что знает Хаару как никто другой. «Спать, так спать», — решил он через полчаса раздумий и вернулся в кровать. Если с утра они отправятся в столицу, мужчина должен выспаться. Только в бодрости и здравии он буден способен защищать её.

Хаара слышала, как скрипнули половицы. Карлайл потушил свечу и отправился в постель, но она не могла сомкнуть глаз. Приложила руку к груди и сжала в ладони круглый серебристый медальон всегда теплый на ощупь. Его подарил Иландар в день их последней встречи, в день её негласной казни. В голове до сих пор звучал шум прибоя, и казалось, будто ветер снова хлещет по щекам. В тот день брат сказал: «Если повезёт, он защитит тебя, а ежели нет, то моя душа умрёт вместе с тобой». В его словах скрывалась ирония, которую жизнь сумела ловко обыграть.

«Он защитил меня, братец, я всё ещё жива. Быть может, оставь ты при себе семейную реликвию, всё было бы иначе. Теперь тебе осталось лишь наблюдать с того света за тем, как я медленно умираю. Но одна я не умру, и у точно не бесполезно», — с такими мыслями Хаара закрыла глаза. Левая рука безумно ныла от боли. Мрак в комнате снова сгустился, намереваясь исполнить свой долг до конца. «Завтра уедем...- думала Хаара, лелея какие-то глупые надежды, — Лонгрен, я уже близко...»

Глава 3 Близнецы

16 годами ранее…

Женщина опустила руки в прозрачную воду родника. Холод охватил кожу сковывающими нитями в ледяной плен. Пальцы сразу же закоченели. По спине пробежал озноб, послуживший реакцией на резкую перемену в температуре. Мелкие серые мошки кружились над головой среди зарослей высокой травы, временами опускались на вспотевшее лицо или тёмные вьющиеся волосы. Женщина не спешила отгонять их, а устало сидела на траве, ополаскивая собственную шею и слезящиеся на солнце глаза. Впереди на холме виднелось поселение. Мелкие домишки были забросаны в хаотичном порядке. Большинство из них ограждали деревянные заборчики, где-то ровные, где-то кривые и полуразрушенные. За пределами поселения стелились зеленеющие луга, где уже с самого рассвета паслась скотина.

Умиротворённую тишину нарушил плач. Мисора сморщилась и оглянулась. Они всё ещё лежали там, в нескольких метрах от неё, два новорожденных белокожих близнеца, завернутых в тёмные тряпки. Оба мальчики. Мисора не любила мужчин. Она считала их лживыми и подлыми людьми, которые ни во что не ставят подобных ей.

Заплакал один, за ним второй. Как же сложно унять детей, а перестать слышать их вопли ещё сложнее. Женщина отвернулась, решительно сказав себе, что больше не выдержит этого. В конце концов, что она вообще делает?