Хаидэ

— Ица… — шепотом сказала Мератос, и плавно падая, оказалась на заднем дворе, под мягким звездным небом, а на коленках ее лежала бритая голова Лоя. Голос смуглой Гайи родился внутри, сказал то, что говорил когда-то, когда у самой Мератос еще был выбор, куда идти и как поступить.

— Милица, — сказала Гайя, трепля пряжу сильными пальцами, — Милица посмела смеяться над госпожой, и князь наш Теренций услал строптивую в рыбацкую деревню, квасить гарум…

Солнце висело на маковке бледного неба, уставив нестерпимо белый глаз на два тела, лежащих на сохлой траве. Мертвую женщину с черным распухшим лицом. И мужчину, что сипло кричал, отмахиваясь слабой рукой от текущих к нему живых полосок, блестящих, как прерывистые дорожки из кровяных капель.

Теренций

Зной царил, высушивая воздух и делая его похожим на невидимое стекло.

Теренций потянулся к столу, взял в руки флакон, закрытый плотной фигурной пробкой. Белое стекло холодило пальцы, и он сжал их, дожидаясь, когда тепло поменяется местами с прохладой. Поставил опять и, глядя в широкое окно поверх раскаленных черепичных крыш, расставил ноги, чтоб подол туники провис между потных коленей. Махнул рукой, отпуская слугу и тот, кланяясь, прижал к груди свитки со списками товаров, отступил к выходу на лестницу.

В перистиле прохладнее, но оттуда не видна степь.

Вместо управляющего в проеме возникла Гайя, неся на подносе миску с холодной простоквашей, поклонилась и, поставив на мраморную столешницу, омахнула стол краем хитона.

— Попей, мой господин, она только что из погреба, холодна.

— Да.

На языке лопались мелкие пузырьки, кисля десны, это было очень приятно и вовремя. Утирая рот, Теренций поставил опустевшую чашку.

— Внизу ждет Санга, они вернулись.

Грек дернул рукой, чуть не свалив чашку на пол, и Гайя ловко подхватила ее.

— Давно ждет?

— Ты напился, я позову его.

Смуглые ноги уверенно простучали твердыми босыми пятками, мелькнул в проеме вышитый край покрывала. И уже снизу раздался голос Гайи, обращенный к рабу, что вернулся из дальней рыбацкой деревни.

Теренций положил руки на колени и уставился на них, внимательно разглядывая толстые пальцы с поперечными морщинами. Старая кожа, старые руки. Как серый элефант, что зажился под извилистыми деревьями далекой страны. Сидит вот. Кукует в ожидании. Досадливо хмыкнув, грек вытер пот со лба. И лезет же в голову — то элефант, то сидит, и вдруг кукует. Хаидэ бы долго смеялась, описывая чудовище, что получилось из разрозненных мыслей.

— Пусть отец наш Зевс осыпает тебя милостями, мой господин.

Во рту Теренция стало горько, будто не прохладный свежий кисляк только что пил, а грыз ивовую кору. Молча кивнул, ожидая.

Санга, не разгибаясь, подошел к столу и положил на мрамор холщовый сверток с начертанными на ткани буквами. Подождал вопроса. Кашлянув, сказал в ответ на молчание:

— Она украла его, мой господин, прости. Унесла в степь. Там и нашли ее тело. И тело работника Грита, видно, кинулся вдогон. Их обоих взял яд. Где только нашли они его, неведомо мне.

— Хорошо… иди. Получишь награду.

— Милость богов с тобой, высокочтимый хозяин, и тысячи благодарностей от низкого Санги.

— Да. Да…

У двери раб остановился и, помявшись, сказал, водя длинными руками по запыленной короткой тунике:

— Еще умерла старуха. Та, что жила в деревне уж десять лет и два сверху. Рабыня Милица.

— Милица?

Теренций потянул подол, прошелся руками по кожаному поясу, который вдруг стал давить на живот.

— Она тоже нашла свой яд?

— Нет, мой господин. Кто-то разбил ей голову. Рядом валялся камень, весь в крови.

Санга опять помолчал, испуганный выражением лица Теренция. Но болтливый язык не желал успокоиться и он добавил:

— Верно, это Грит, не знаю, зачем озверился на безумную, но некому больше. Хорошо, что она была стара, мой господин, в царстве теней ее душа найдет свое место.

— Иди.

Оставшись один, Теренций откинулся на спинку стула, потер колени ладонями, осушая с них пот. Старуха! Сильная, высокая и гибкая Милица, ей не было двадцати, когда в доме появилась юная степнячка Хаидэ. Заняла место любимой рабыни в постели хозяина. Сколько же ей сейчас? Тридцать? Старуха… Это он сделал ее такой. И убил тоже он.

Теренций встал, заходил по комнате, тяжело ступая босыми ногами и выбирая белые плитки — что были прохладнее. Где же Гайя. Пусть снова принесет попить. И ягод. Винограда, что ли.

У окна остановился и вгляделся в дрожащее марево, в струях которого мерцал над краем степи призрачный город с белыми шпилями и плоскими крышами. Посреди дымки города двигались еле заметные черные точки.

Он перевел дыхание, хмурясь и одновременно улыбаясь. Едут. Они, наконец, едут обратно.

— Гайя! — закричал. На лестнице тут же вскочил воин, гремя щитом.

— Вели рабыне, пусть шлет конюхов к воротам, примут лошадей.

— Да мой господин! — стражник заорал вниз слова хозяина.

Неудержимо улыбаясь, Теренций снова сел — ходить было жарко, пот кидался изнутри, протекая через кожу, щекоча ресницы и волосы.