Целуя белеющее лицо, он подхватил мягко плывущее тело, поворачиваясь, лег на траву и укладывая женщину сверху, обнимал, путая пальцы в волосах. Смотрел через ее плечо, как темнота пялится на них, по-прежнему хохоча и подбадривая его.
— Давай, обращенный! Покажи самке, что такое настоящая темная страсть, как крепка ее паутина.
В этот раз Хаидэ не кричала от счастья. Двое бились телами и пока он пригибал ее лицо к своему плечу, чтоб не увидела лика тьмы, она, закрывая глаза, протекала пространство, растворяясь и молча крича от боли, что ей причиняла его огромность. Куски и полосы летели через нее, ударялись в желудок и сердце, прокатывались по горлу и, прорезая дыры в коже, вываливались наружу, прорастая событиями бывшими и будущими. Там был ее сын, лежал со сжатыми кулачками, а лицо медленно покрывалось мертвой синевой. Был согнутый локоть танцующей черной девы, унизанный серебряными цепями, и вдруг — страшное лицо то ли человека то ли зверя, с тяжелым морщинистым веком, наползшим на вытекший глаз. Была тяжкая битва, с топотом и хриплыми криками, и груди коней сшибались, звеня металлом доспехов. Был голос, повторяющий непонятные слова. И когда она почти умерла, рыдая от невозможности все разделить и определить каждому видению его место, вдруг, стеклянно вильнув хвостом, поплыла через месиво прозрачная рыба с бесшабашным выпуклым глазом, раскрашенным яркой краской. И все замерло, надуваясь как пузырь, с радугой, играющей на круглых дрожащих боках. Замерло, на-ду-ва-ясь. И лопнуло, разбрасывая вокруг радужные сверкающие осколки.
— Так! Так!! — сказала она вселенной, уже не просто слушая, а вступая в разговор. И засмеялась тихо, обмякая на содрогающемся теле мужчины, что поддерживал ее жесткими руками над собой.
— Техути, любимый.
— Тебе хорошо? — хриплый голос был полон удивления.
— Да. Да! Было страшно, но было — счастье. Я не могу. Я потом скажу. Ты…
Шепча, она целовала горячее лицо, прижималась и от беспомощности перед огромностью счастья раскрывала рот, как рыба, чтобы не задохнуться. Снова смеялась. И вдруг замолчала, резко садясь и вслушиваясь в ночь. Над ними проплыл тоскливый крик козодоя, стих и повторился, захлебываясь на одной ноте снова и снова.
— Что? — мужчина сел, глядя, как она вскочила, дергая шнурки на растерзанной рубашке.
— Зовут. Быстро, пойдем.
И через мгновение скрылась в темноте, волоча за собой плащ, выдернутый из-под Техути.
Он догнал ее на тропе, пошел рядом, отталкивая колючие стебли чертополоха. Далекий костер выплыл из-за черных силуэтов палаток, стало видно, вокруг него движутся фигуры. Хаидэ приложила руку ко рту, и по степи пронесся полный тоски птичий клик, прерываясь в нужных местах.
— Что случилось?
— Что-то плохое. Скорее.
У костра стояли мужчины, глядя на Силин, рыдающую над лежащим молодым парнем. Черная кровь покрывала лицо, и только глаз сверкал. Одна рука откинута в сторону — изломанно вывернутая. Распахнутая рубаха обнажала живот с резаной раной, в которой блестело и шевелилось при каждом вдохе. Рядом быстро ходила Фития, садясь на корточки, обкладывала рану комками теплой сырой травы, источающей пряный запах.
— Мой брат! — закричала Силин, оглядывая стоящих, и на освещенном пламенем костра лице плескалось безмерное удивление.
— Мой брат! Как нашел? Зачем?
Вскакивая, она рванула Фитию за рукав и та уронила примочку.
— Откуда он? Он умирает? Умирает?
Техути оттолкнул девушку и присел рядом с раненым, оглядывая раны. Протянул руку, принимая от Фитии новую примочку.
— Что тут?
— Многоцвет. И девясил. Еще раневая трава.
— Хорошо. Да уберите ее! Пусть помолчит. Он хочет сказать!
Он махнул рукой Нару, что стоял над головой парня и тот, падая на колени, нагнулся к лицу. Напряженно слушал прерывистый шепот, кивал, задавая вопросы. И снова слушал медленные невнятные слова. Чуть поодаль Хаидэ, прижимая к себе Силин одной рукой, другой крепко держала ее за косу, натягивая.
— Замолчи. Он говорит. Дай услышать.
И отводя дальше, задавала короткие вопросы, каждый раз подтягивая косу, чтоб девушка не забилась в истерике.
— Откуда он пришел?
— Келе… Келеманк. Там дом. Наш.
— Семья?
— Да. Еще брат и две сестры, старшие. Мои… — лицо ее искривилось, и Хаидэ снова дернула волосы.
— Потом поплачешь. Большая деревня? Сколько домов?
— Пять… десят-ков. Полста. Было полста. Вот. Я шла туда.
— Я знаю. Как его имя?
— Пеотрос. Ему четырнадцать. Ему всего…
— Молчи. Пусть лекарь и Фити осмотрят его. Давай, сядь.
Она усадила девушку и обняла за плечи, покачивая. Та вздрагивала каждый раз когда от костра доносился стон и Хаидэ удерживала ее сильными руками.
— Я шла. Я хотела, что они все сгорели. Я! Потому что не хотела за Беха-медведя.
— Ты не виновата.
— Тогда почему он пришел сюда? Откуда знал?
От костра к ним подошел Техути и Силин замолчала, вскакивая.
— Иди к брату, — сказал жрец и, глядя вслед ей, добавил для Хаидэ, — он умирает.
Силин сидела раскачиваясь и бережно трогая слипшиеся волосы мальчика, стонала без перерыва на одной ноте. А потом просила, вскрикивая: