Хайдеггер и греки

Многие из слов-понятий, в которых выражает себя философская тради-ция, несмотря на их греческое происхождение, передавались в латинском переводе. Это, в свою очередь, потребовало нового значительного шага, который сделал Кант. Он был первым, кто сумел создать значительное систематическое произведение, уже не на средневековой латыни, а на немецком языке, что открыло новую эпоху. Значимость сделанного ощу-щается ососбенно у Гегеля, который при всей искусственности своего понятийного языка и способа мышления был наделен языковым даром редкой силы. Такой же силой обладает разве лишь Хайдеггер, и не только из-за общего им обоим швабского обертона. Именно этот дар дает Гегелю, как и Хайдеггеру, удивительную силу, проявляющуюся в продуцировании понятий.

Я напомню об известном построении гегелевской логики. Во второй части обсуждается учение о сущности. Тут нужно быть очень внимательным, чтобы заметить, что сущность (das Wesen) - это не просто "Essentia", - латинский перевод слова "Ousia". Этому учит нас и первое начало гегелев-ской логики, ибо тут и появляется новое. - Гегель был первым, кто для решения метафизического вопроса о бытии привлек к рассмотрению учения досократиков и начал анализ мышления с бытия, ничто и становления. Уже это указывает на собственный смысл "сущности". Сущность - темпораль-ная категория. Теперь мы ведем речь не только о разложении или разру-шении сущности (das Verwesen), но также и о при-сущности, или присут-ствии сущности (Anwesen), и о том, что нечто является лишенным сущно-сти, не-сущностью (das Unwesen). Таким образом, словом "сущность", как и всеми от него производными, всегда выражается присутствие, которое все пронизывает (die Anwesenheit), - почти незаметное нечто: "Тут - нечто присутствующее" ("Da ist etwas da").

В работах, посвящанных интерпретации философии Гегеля, Хайдеггер вел борьбу с традицией метафизики. Хайдеггер всегда сводил Гегеля к представляемой им метафизической традиции. И поэтому он, выступая против Гегеля, порой не слышал, - как я полагаю, - самого Гегеля.

Чтобы пояснить свою мысль, я уточню, что речь идет вовсе не только о силе немецкого языка или о том, что лишь благодаря ей можно найти путь к греческому. Ведь для тех, кто приходит к нам из других культурных и языковых миров, чтобы вместе с нами заниматься философией, дело обстоит подобным же образом. Они сами должны уловить послание Хайдеггера. Недостаточно вглядываться в Канта, Гегеля или Хайдеггера, как это делали мы; недостаточно видеть их такими, какими они сами себя представляли. Речь не идет и о том, чтобы повторять хайдеггеровский язык. Хайдеггер всегда возражал против того со всей решительностью. С самого начала он полностью отдавал себя отчет в опасностях такого повторения, называя сущность философских высказываний лишь "формальным уведомлением". Тем самым он хотел подчеркнуть: самое большее, что под силу мышлению, - это указать направление. Но ведь никто, кроме нас самих, не откроет нам глаза. И лишь потом будет найден язык, который выразит то, что мы "видим".