Хайди

Клара не представляла, что ей могли принести: она поглядывала на корзину с большим нетерпением.

– Господин Кандидат, – сказала она, перебивая сама себя на склонении существительных, – а нельзя ли быстренько глянуть, что там, а потом снова продолжить?

– С одной стороны, можно высказаться ЗА это, с другой – ПРОТИВ, – ответил господин Кандидат. – ЗА говорит то основание, что, коли уж всё ваше внимание сосредоточено на этом предмете…

Закончить свою мысль ему не удалось; крышка лежала на корзине неплотно, и тут из-под неё выскочил один, потом второй, потом третий котёнок, потом ещё двое, за ними последовали остальные, и все они с непостижимой быстротой разбежались по комнате, разом заполнив её всю. Они прыгали через башмаки господина Кандидата, кусали его за панталоны, цеплялись за подол фройляйн Роттенмайер и карабкались по нему вверх, ползали вокруг её ног, запрыгивали на кресло-каталку Клары, царапались, скреблись, мяукали. Начался невообразимый хаос, и Клара в восторге то и дело восклицала:

– Ой, какие прелестные! Как они смешно прыгают! Смотри! Смотри! Хайди, то здесь, то там, взгляни на этого!

Хайди радостно носилась за котятами по всем углам. Господин Кандидат стоял у стола в полной растерянности, поднимая то одну, то другую ногу, чтобы уберечься от этого копошения и царапанья. Фройляйн Роттенмайер вначале сидела, оцепенев и онемев от ужаса, в своём кресле, потом к ней вернулся дар речи, и она принялась что есть мочи звать на помощь:

– Тинетта! Тинетта! Себастиан! Себастиан!

Она не отваживалась встать, ведь тогда эти «маленькие мерзкие твари» стали бы на неё прыгать.

Наконец на крик явились Себастиан и Тинетта, и Себастиан одного за другим изловил котят, попрятал их в корзину и унёс на чердак – в то же кошачье логово, которое он устроил для двоих вчерашних котят.

Поздно вечером, когда фройляйн Роттенмайер немного пришла в себя после утренних волнений, она вызвала Себастиана и Тинетту в учебную комнату, чтобы провести тщательное расследование событий и выявить виновника, заслуживающего наказания. Тут и выяснилось, что всё это дело рук Хайди. Фройляйн Роттенмайер сидела бледная от негодования и поначалу даже не могла подобрать слова, чтобы выразить свои ощущения. Она махнула рукой в знак того, что Себастиан и Тинетта могут удалиться. После этого повернулась к Хайди, которая стояла рядом с креслом-каталкой Клары и не вполне понимала, в чём состоит её провинность.

– Адельхайд, – начала дама строгим тоном, – я знаю только одно наказание, которое могло бы стать для тебя чувствительным, ведь ты дикарка. И вот мы посмотрим, не присмиреешь ли ты, очутившись внизу, в тёмном подвале с крысами и тритонами, – может, хотя бы там у тебя отобьёт охоту впредь учинять такое безобразие.

Хайди выслушала свой приговор тихо и недоумённо, потому что в устрашающем подвале она ещё ни разу не бывала. Смежное с хижиной дедушки помещение, которое он называл подвалом и где у него хранились готовые сыры и стояло свежее молоко, было скорее привлекательным и приятным местом, а крыс и тритонов она там не видела никогда.

Но Клара принялась громко стенать:

– Нет-нет, фройляйн Роттенмайер, надо дождаться приезда папы. Он же написал, что скоро приедет, и тогда я ему всё расскажу, и пусть уж он сам скажет, как поступить с Хайди.

Против этого верховного судьи фройляйн Роттенмайер не могла возразить, тем более что и в самом деле его вскоре ожидали. Она встала и сказала, зловеще прищурившись:

– Хорошо, Клара, но и я, со своей стороны, тоже переговорю на эту тему с господином Сеземаном!

С этими словами она покинула комнату.

Несколько дней прошли без приключений, но фройляйн Роттенмайер уже не выходила из состояния волнения, и голову её не покидала мысль о той ошибке, которую она допустила с выбором Хайди. Ей казалось, что с появлением девочки вся жизнь в доме Сеземанов выбилась из колеи и больше так и не вошла в неё. Клара же была очень довольна: скучать ей больше не приходилось, ибо на уроках с Хайди было очень занятно: она никак не могла выучить буквы и постоянно их путала, а если господин Кандидат, объясняя их начертания, говорил для наглядности про «носик», «хвостик» и «рожки», она радостно восклицала: «Это коза!» или «Это беркут!». Ибо описания будили в её мозгу представления о чём угодно, только не о буквах. В поздние послеобеденные часы Хайди сидела возле Клары и вновь и вновь рассказывала ей об альпийских лугах и о тамошней жизни – так много и так долго, что в ней поднималась тоска по родным местам, и под конец она всегда заверяла:

– Мне конечно же надо домой! Завтра я точно уеду!