Хайди, или Волшебная долина

— Понятно. А может, тебе что-нибудь приснилось, знаешь, как бывает во сне, кажется, что ты все ясно видишь и слышишь?

— Да, я каждую ночь вижу сон, всегда один и тот же. Мне снится, что я живу у дедушки, слышу, как за окном шумят мои ели и думаю: звезды на небе сейчас такие красивые, и я бегу, открываю дверь и стою, а там так хорошо! А просыпаюсь — я опять во Франкфурте, — и Хайди вновь стала мучительно бороться с подступающими к горлу рыданиями.

— Гм. А скажи-ка мне, у тебя ничего не болит? Может, голова или спина.

— Нет, вот только тут всегда давит, как будто большой камень.

— Гм. Такое ощущение, будто ты что-то съела и хочешь от этого избавиться?

— Нет, не то, понимаете, это такая тяжесть, как будто хочется плакать.

— И ты плачешь?

— Нет, мне нельзя плакать, фройляйн Роттенмайер запретила.

— Значит, ты подавляешь свое желание плакать? Так? Правильно! Тебе ведь нравится во Франкфурте?

— О да, — тихонько проговорила Хайди, но вышло у нее не слишком убедительно.

— Гм, а где ты жила со своим дедушкой?

— На горном пастбище.

— Гм, а ведь там, должно быть, не слишком интересно, скорее, даже скучновато?

— О нет, там так хорошо, так прекрасно!

И тут Хайди не выдержала. Воспоминание, только что пережитое волнение, долго сдерживаемые слезы — все это оказалось не под силу девочке. Слезы градом хлынули из глаз Хайди, и она громко зарыдала.

Доктор встал, ласково поправил подушку и сказал:

— Ну что ж, немножко поплакать не повредит, а потом — спать, с легким сердцем. Завтра все будет хорошо, вот увидишь. — И он вышел из комнаты.

Внизу, войдя в комнату рядом с залом, он опустился в кресло напротив своего старого друга, выжидательно на него смотревшего, и заговорил:

— Зеземанн, во-первых, наша маленькая приятельница страдает лунатизмом. Совершенно бессознательно она каждую ночь открывает двери и тем самым наводит ужас на твоих домочадцев. А во-вторых, девочка больна тоской по дому, она исхудала от тоски, превратилась почти в скелет и Бог весть к чему это может привести. Нужны срочные меры! От первого ее недуга и нервного возбуждения в уже пугающей стадии есть только одно лекарство — немедленно отправить девочку домой, где она будет дышать привычным горным воздухом. И от второго недуга лекарство то же самое. А посему вот мой рецепт — завтра же отправить девочку домой.

Господин Зеземанн вскочил и принялся взволнованно расхаживать по комнате, то и дело восклицая:

— Лунатизм! Недуг! Тоска по дому! Исхудала до предела в моем доме, и никто ничего не замечает и знать не знает! А ты, доктор, неужто ты полагаешь, что девочку, приехавшую в мой дом цветущей и здоровой, я отправлю назад к деду несчастной и отощавшей? Нет, доктор, этого ты от меня требовать не вправе, и я этого не допущу. Ни за что! Ты должен вылечить ее, поставить на ноги любыми средствами, и уж тогда, если она пожелает, я отправлю ее домой. Но не раньше, чем ты вылечишь ее!

— Зеземанн, — очень серьезно произнес доктор, — подумай, что ты говоришь! Это ее состояние — не та болезнь, которую можно лечить порошками и пилюлями. Девочка не отличается выносливостью, однако, если ты немедленно отправишь ее назад в горы, на свежий воздух, она еще может поправиться. Если же нет… Тебе не хочется, чтобы девочка вернулась к деду больной, выходит, по-твоему лучше, если она вовсе не вернется?

Господин Зеземанн испуганно замер на месте.

— Ну, если ты так считаешь, доктор, значит, есть только один выход, и надо действовать незамедлительно!

Господин Зеземанн взял под руку своего друга, и они вместе стали ходить взад и вперед по комнате, обсуждая, что им делать дальше. А потом доктор собрался идти домой, так как прошло уже много времени и сквозь дверь, на сей раз запертую хозяином дома, уже пробивался предутренний свет.

Глава XIII. ЛЕТНИМ ВЕЧЕРОМ НА ГОРНОЕ ПАСТБИЩЕ

Господин Зеземанн в большом волнении взбежал по лестнице и твердым шагом направился в спальню фройляйн Роттенмайер. Он с такой непривычной энергией постучал в ее дверь, что домоправительница сразу проснулась. И услыхала за дверью голос хозяина дома:

— Прошу вас, поторопитесь! Я жду вас в столовой. Нужно немедленно подготовиться к отъезду.

Фройляйн Роттенмайер взглянула на часы. Половина пятого утра. В такую рань она еще никогда в жизни не поднималась. Что же могло стрястись? От любопытства, нетерпения и страха у нее все валилось из рук, она растерянно металась по комнате в поисках то одной, то другой вещи и никак не могла одеться.