Халява для раззявы

Весь этот разговор был подслушан бледным Филимоном. Он уже сейчас был готов выйти и сдаться на милость победителям, во всем признаться, даже в том, что знает где находиться золото партии Однако благоразумие взяло верх. Лично он бы себя сейчас не узнал. А Милейшая Нина Михайловна, которая за десять лет совместного проживания с ним в одной коммунальной квартире, никогда не смотрела ему в лицо, тем более. Дело в том, что мадам Мерзеева смотрела на всех, а на собственного зятя тем более, сверху и мимо. Таким образом она сразу дала понять, что собеседник ниже ее по своим умственным способностям и что он для нее – пустое место.

Мерзеева распрощалась с хозяйкой, еще раз окинув пристальным взглядом горничную и удалилась. Филимон утешал себя тем, что сегодня вечером станет известно есть ли среди переданных Максу, его марка. А значит уже сегодня ночью, в крайнем случае, завтра утром можно будет покинуть квартиру Козлодоевских. Потерпеть пару часов, для того, чтобы обеспечить себя на всю жизнь – это же пара пустяков. Что значит в сравнений с одним мигом целая вечность. Конечно все это философия, но должен же был хоть как-то поддержать себя Филимон Аркадьевич.

Вечером Макс не позвонил. Зато Антон Генрихович вернулся домой раньше обычного, а вот Маргарита Львовна на радостях, что ее любимая псина наконец-то стала Женщиной, оправилась праздновать это событие на девичник.

С порога, поинтересовавшись, дома ли супруга, Козлодоевский плотоядно улыбаясь, попросил горничную приготовить ему ванну. Уже это насторожило Филимона. Пока он до зеркального блеска надраивал ванную посудину, закрывшись на шпингалет, Филимон с точкой раздумывал как обезопасить себя от сексуальных домогательств Антона Генриховича. Филимон с тоской думал, о том как из таких ситуаций выбираются женщины. Фишка с больной головой не пройдет, не желание занимается сексом или жизненное кредо – не изменять жениху, вряд ли остановят любвеобильного Козлодоевского. В дверь деликатно постучали.

– Фаиночка, не хотите ли составить мне компанию, поужинать? – противнейшим голоском, полным сладострастия произнес за дверью Антон Генрихович.

Филимон поежился. Поужинать, что б подавиться и умереть от асфиксии. Все равно дверь пришлось открыть, не будешь же сидеть в ванной, пока вода не нальется. Филимон вышел, озираясь по сторонам, в надежде незаметно проскочить. Но увы! За углом его поджидал Козлодоевский.

– Фаиночка, не могу есть в одиночестве. У меня комплекс. Не могли бы вы посидеть со мной.

Филимон понял, что его сопротивление, только усилит желание Козлодоевского. Он покорно кивнул головой и побрел. Но не на кухню. От этого стало еще неприятнее. Господин Козлодлоевский привык соблазнять своих горничных в кабинете. В камине полыхал огонь. На огромной шкуре белого медведя (Филимон твердо был уверен, что раньше ее здесь не было, видимо, хозяин кабинета доставал ее в особо «торжественных» случаях) стоял поднос с бутылкой шампанского, двумя хрустальными фужерами на длинных ножках, вазой с виноградом, большой шоколадкой и бананом. «Намекает», – подумал Филимон, густо покраснев.

– Присядьте, чаровница, – попросил Антон Генрихович, опускаясь на шкуру и похлопывая рядом с собой.

Филимону пришлось подчиниться, но сесть он постарался на самый краешек шкуры. Хотя это краешек был на расстоянии вытянутой руки от господина Козлодоевского. Хозяин откупорил шампанского бутылку и разлил пенящийся напиток по фужерам.

– За прелестнейшую девушку, с чарующим именем Фаина, – произнес тост Антон Генрихович.

Филимон изображая дикое смущение, потупил глаза и начал теребить пальцем край шкуры. Это смущение только подстегнуло господина Козлодоевского. Он пригубил напиток и глядя на горничную произнес:

– А теперь, Фаиночка, давайте на брудершафт.

Филимон вскочил, задел фужер, опрокинул бутылку шампанского и отскочил к дверям кабинета:

– У меня это, вода,… там ванной… Молоко на плите… убежало…

С этими словами Филимон рванул по коридору и заскочил в ванную, закрыв дверь на шпингалет, он попробовал прочность запора. Запор был так себе, хиленький. А вода в ванной, между прочим, уже набралась. Филимон прислушался. В коридоре вроде никого не было. Уф, теперь бы осторожненько пробраться в свою комнату, которая стала самым желанным местом на земле, запереться на задвижечку и пересидеть, дожидаясь возвращения мадам Козлодоевской. Лишаться невинности Филимону Аркадьевичу совершенно не хотелось, да тем более от… рук господина Козлодоевского.

Филимон тихонечко приоткрыл дверь, огляделся. Никого… Затем крикнул громким голосом, так, чтобы его было слышно в кабинете:

– Антон Генрихович, ванная набралась.

Не дожидаясь ответной реакции Филимон галопом помчался в свою комнату. Успокоился он только тогда, когда запер за собой дверь и для страховки подвинул к ней тумбочку. Если бы Филимон Аркадьевич умел молиться, он бы сейчас молился. Но, к своему сожалению, бывший октябренок, бывший пионер и комсомолец этого делать не умел. Он сел на кровать и зарыдал, размазывая по лицу, скупые мужские слезы.