Читаем Халулаец полностью

Пройдя чуть дальше, я ссадил Дашу под раскидистую ель. Сел рядом. Выкурил две сигареты. Пацаны ушли. Значит, нужно продержаться сегодняшний день и, возможно, ночь. Помощь обязательно придет. К тому же вырваться из капкана с девчонкой на плечах я все равно не мог. Щас быки прочесывают лес по ту сторону пирса, думая, что мы пошли к городку или к поджидающей машине. Пройдет минут двадцать прежде, чем они окажутся здесь. Это время надо использовать по полной морде. Найти укрытие, спрятаться, затаиться. Но где? Раскинув мозгами, я решил идти оврагами. Был шанс, что в одном из них окажется пещера или что-то вроде того.

— Слушай сюда, Дашка. Щас идем оврагами — ищем укрытие. Пещеру, нору, яму... Не важно. Лишь бы продержаться до темноты.

— Ладно. А когда стемнеет?

— Когда стемнеет, здесь уже будут мои друзья. Как вывих?

Она молча протянула ногу. Я задрал штанину и увидел, что дело плохо. Нога распухла и посинела. Достав из рюкзака бинт и фляжку, я смочил марлю водой и туго обмотал лодыжку. Даша надела рюкзак и устроилась на моей спине. Мы отправились искать убежище. Солнце двигалось к зениту. День обещал быть жарким.

Прошагав около километра, на склоне третьего оврага мы нашли поваленное дерево — огромный тополь. Его корни разодрали землю и образовали нору. Забравшись в нее, я расчистил руками площадку, застелил ее еловыми лапами, затащил Дашу внутрь и уложил подальше от входа.

В норе было сумрачно — свет проникал украдкой. С большим усилием сняв мокрые берцы и подсунув Даше под голову куртку, я достал из рюкзака два «Сникерса» и бутылку воды. Мы поели. Облизывая фантик, я вспомнил про рацию. Вытащил ее из кармана и попытался выйти на связь. Рация не фурычила. Видимо, промокла, когда я выпрыгнул из лодки. Последняя ниточка, связывающая меня с пацанами, оборвалась. Правда, оставался шанс, что рация просохнет на солнце.

Выбравшись наружу, я положил рацию на поваленный тополь. Вернувшись, вытащил пистолет, проверил затвор и обойму. По виду ствол был сухим, однако поручиться, что он выстрелит, не получалось. Положив его рядом, я лег на лапы. Даша все это время ощупывала ногу. Потом легла и заелозила.

— Ветки колются.

Она произнесла это равнодушно и куда-то вверх.

— Не обращай внимания. Просто закрой глаза и поспи. Нам нужны силы.

— Для чего? Думаешь, мы выберемся?

— Как пить дать!

Последнюю фразу я произнес со всей доступной мне уверенностью. И даже улыбнулся в глиняный потолок неизвестно чему. Вскоре мы задремали. Но поспать долго у меня не вышло. Через полчаса я открыл глаза и прямо перед собой обнаружил Дашино лицо. Она спала на моей руке. Ее дыхание согревало мне щеку.

Я закрыл глаза. Мне показалось стремным вот так вот глядеть на спящего человека. Но заснуть не удалось, и мой взгляд стал перебирать Дашины черты. Сначала он прикоснулся ко лбу. Иногда по нему пробегали морщинки, словно девушке снился тревожный сон. Потом обследовал веки, нос и приоткрытые губы. Их расположение придавало лицу беспомощный вид. Тяжеловатый подбородок нарушал это впечатление. Затем взгляд вернулся к векам. Рассмотрел голубоватые капилляры, отметил длинные ресницы и хрупкую белизну.

Тут ресницы дрогнули. Я резко зажмурился, услышал смешок и открыл глаза. Даша улыбалась. Я улыбнулся в ответ. Она не убирала голову, я не шевелил рукой. В полной неподвижности и тишине мы смотрели друг на друга, и почему-то это было очень важно. Сложно объяснить. Спустя какое-то время Даша уснула, я — вместе с ней.

Проснулись мы уже вечером, в шестом часу. Надо было проверить рацию. Я надел берцы, осторожно выбрался и огляделся. В лесу стояла такая тишина, что в существование быков как-то не верилось. Рация просохла и зафурычила, но на связь никто не выходил. Вернувшись в нору, я снова улегся на еловые лапы. Даша повернулась ко мне и сказала:

— Дай мне руку.

— Зачем?

— Мне так удобней спать.

Я протянул руку, и она положила ее себе под голову. Мы снова оказались лицом к лицу. Воцарилось молчание, которое не обламывало. Его нарушила Даша:

— Можно спросить?

— Давай.

— Как тебя зовут?

— Андрей.

— Разве не Пахан?

— Нет. Это просто погоняло.

— Понятно. А как ты его получил?

— Долго рассказывать. Да и неинтересно это.

Мы снова замолчали. Даша заелозила и придвинулась еще ближе. Следующий вопрос она прошептала мне в нос:

— Где ты достал лодку?

— У собирателей отжал. Там мужик... был. С бабой... с женщиной.

— Ты ее украл?

— Почти.

— В смысле?

— Вырубил их.

Тут на меня накатило, и я рассказал ей правду.

— Я не спецом, понимаешь?

— Понимаю. Просто...

— Что просто?

— Не знаю.

Она передернула плечами. Ее взгляд изменился: в глубине зрачков появился страх. Я решил, что хватит с меня разговоров, и стал поворачиваться на другой бок. Неожиданно Даша вцепилась в мое плечо, прижалась всем телом и четко, даже властно, проговорила:

— Не смей отворачиваться!

Я оторопел и обхватил ее запястье:

— Ты чё, Даш? Засвистела?

— А ты не видишь? Мне страшно! Мы никогда не выйдем из этого леса! Никогда! Слышишь?! НИ-КО-ГДА!

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза наших дней. Новая традиция

Халулаец
Халулаец

УДК 821.161.1ББК 84 Рус-44С 29Р' оформлении обложки использована картина Павла Филонова «Живая голова» (1925).Селуков, П.Халулаец: рассказы / Павел Селуков. — Астана: Фолиант,2019. — 368 с. — (Проза наших дней. Новая традиция).ISBN 978-601-338-212-8Р оссия большая и разная, и есть в ней Пермь — «город труб и огней». Р' этом городе живет Павел Селуков, он пишет рассказы и другие литературные произведения, например, повести, но по большей части рассказы, хотя уже замахивается и на роман.«Халулаец» — первый авторский СЃР±орник рассказов начинающего писателя. Р'СЃРµ они так или иначе затрагивают крайние человеческие состояния: страх, ярость, возбуждение, жестокость, любовь. Собственно, из любви и растут ноги почти каждого из РЅРёС…. Р' каком-то смысле эти короткие произведения образуют биографию одного героя, с которым читатель знакомится в рассказе «Коса», а прощается в рассказе «Один день».Условно рассказы Павла также можно объединить местом действия, потому что все они разворачиваются в Перми. Хотя город Пермь здесь скорее странная декорация, на фоне которой РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґСЏС' события, чем полноправный участник происходящего.Пермяки наверняка узнают себя в героях этих лиричных, трагикомичных, ироничных, дерзких, хлестких произведений и непременно возгордятся, что РёС… молодой земляк выпускает целую книжку.Да что там пермяки — в каждом из нас найдутся черты селуковских непоседливых подростков, мечтательных юношей, философствующих провинциальных интеллигентов, СЃРЅРѕР±ов и казанов районного масштаба, маргиналов, раздолбаев, доморощенных юродивых и неприкаянных РґСѓС€...В© Селуков П., 2019В© Р

Павел Владимирович Селуков

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза