Но я тоже вернулся. И убедился, что и в этой детскости (и детей и взрослых) также нет места деньгам. Как я узнал, единственная разница была в том, что заполненный альбом не участвовал ни в каких лотереях. В игру вступили взрослые, которые, наверное, были в душе детьми. Еще раз хочется подчеркнуть: взрослые здесь не сопровождали маленьких детей, но были с ними на равных – были детьми.
Про игру в хлопки они не знали.
А может, все это произошло небеспричинно и не случайно именно на площади по имени Теразие[19]
?Уверен, что у Памука остались впечатления от этого наивного обмена. Если бы у меня был хотя бы крошечный талант рисовальщика (как, например, у Памука), то я наверняка пребывал бы в растерянности: то ли написать что-нибудь об этих остатках простодушия, то ли зарисовать это явление.
Я никогда не был страстным болельщиком и знатоком игры в футбол. Но в ней меня притягивала необычность сопровождающих ее связей. Кстати, именно они делают мир занимательным. Так, недавно я смотрел фильм «Кубок» режиссера Кхьенце Норбу. Речь в нем идет о невероятном слиянии тибетского искусства с западноевропейскими технологиями кино. Мы видим буддийских лам Тибета, которые параллельно со своими тысячелетиями произносимыми мантрами умеют с детской наивностью в неописуемо далеких от нас пространствах и взглядах на современный мир заниматься организацией телевизионных трансляций с чемпионата мира по футболу
И вот вскоре после того, как меня вдохновил этот фильм, в моем доме появился приятель, который вместе с этими «футбольными героями» провел целый год жизни на крыше мира! И произнес детскую фразу: «Совсем как в кино!»
В один прекрасный момент ему показалось, что было бы неплохо разобраться в причинах поведения тех, кто перешел в новую веру, а также лучше понять раздираемых противоречиями людей, не сделавших этого.
Первых представляли янычары. Их беспощадно эксплуатировали, как будто у них не существовало корней, семей и любых других причин, чтобы жить. Все эти причины выдавили из них, заменив единственным желанием беззаветно служить султану. Хорошо обученные, они и вели себя в полном соответствии с этим: несмотря на тактику командиров, они преодолевали все границы храбрости и с одинаковой страстью бросались как в бой, так и в смерть. Но такое поведение одновременно и спасало их; ощутив такой порыв, противник ослаблял сопротивление, часто прибегая к тактическому отступлению, а иной раз и обращаясь в безоглядное бегство. Так Аллах или прежний Бог (или оба одновременно) спасал и их от собственного безумия. Потому в победах они были страшны. Подтверждая широко распространившиеся слухи об их неустрашимости, они часто грабили, насиловали, мучили и уничтожали побежденных. Иногда делать это им запрещал султан или великий визирь лично. Они не только наслаждались ролью кровожадных безумцев, но и неумеренно, проявляя отсутствие вкуса, демонстрировали свою преданность султану. Но если их лишали хотя бы части трофеев, они поднимали голос против своего начальника так же необузданно и дерзко. В таких случаях султан чаще всего стремился погасить недовольство янычар, подставив великого визиря. Были случаи, когда те, не считаясь ни с чем, свергали визирей, а кое-кого и убивали. Но если их успокаивали деньгами, золотом или чем-то подобным, они опять становились фанатично послушными своему хозяину, словно перед этим ничего такого и не было.
Баица считал такое поведение особой разновидностью сумасшествия, потому что его невозможно разумно объяснить. Их бунты были мощными, молниеносными, жестокими и очень опасными. После выполнения требований, а также после казни зачинщиков бунт угасал так же быстро. Внезапные перемены настроения янычар держали властителей в постоянном напряжении. Честно говоря, в этом наблюдалась некая регулярность; если требовалось беспрекословное подчинение, то надо было рассчитывать и на риск, время от времени возникающий при таком безоговорочном послушании.
Несмотря на то что подобное поведение янычар было вызвано переменой веры, Баица не счел это основной причиной. Все-таки эти люди со временем стали частицей живой легенды. Она делала их с военной точки зрения элитными отрядами, равных которым не было ни в армии султана, ни в любой другой армии.