Хамелеоны

– Ты не пошел в суд, потому что у тебя нет на это денег, – парировала Нина. Общались они через приоткрытую дверь, пускать его даже в прихожую она не собиралась. – И квартиру купила я, ты ж ни копейки не дал, а тебя прописала из жалости. Самому не стыдно?

– Чего мне должно быть стыдно? Здесь живут мои дети, я должен быть с ними! Я мог бы и ограничить тебя в родительских правах, я-то знаю, что ты подбухиваешь!

– Захар, пошел вон. Я серьезно. Или ты уходишь сам, или я вызываю полицию.

Этого должно было хватить, чтобы он свалил, но почему-то не хватило. Скорее всего, Захар из-за карантина был лишен даже того скудного заработка, которым перебивался большую часть жизни, не забывая при этом именовать себя непризнанным гением. Он привык, что всегда может вернуться домой, где будут ждать теплая постель и полный холодильник, где не нужно платить по счетам, потому что это все как-то само собой делается. Где он знает место, в котором можно взять немного налички и не возвращать, потому что это – семейный бюджет, а он – часть семьи.

За те месяцы, что он провел в изгнании, оказалось, что жить без всего этого сложно и неудобно. Так что теперь он собирался идти до конца и не отступать от заветной двери ни на шаг.

– Нина, открой немедленно, иначе полицию вызову уже я! Покажу им паспорт, тогда тебя заставят меня впустить!

– Просто уйди! – взмолилась она. – Я же даже ничего не хочу от тебя, ни алиментов, ничего, только оставь нас в покое!

– Нина, хватит! Пусти меня в дом, поговорим, как взрослые люди!

Если бы… Она прекрасно знала, что Захар – это не таракан даже, а полчище тараканов. Если они окажутся в доме, их так просто не вытравишь. Но и как от него избавиться, она не представляла. В чем-то он прав: по закону он может добиться вселения.

И что тогда будет? Она боялась, что сорвется. Ей и наедине с детьми, в тишине и покое, порой бывало трудно. А Захар – это постоянная пара бутылок алкоголя в доме, беззаботное веселье и убеждение, что проблемы не надо решать. Ты и не решаешь, пока они тебе голову не пробьют… Она просто не могла на это пойти.

Ей хотелось позвать на помощь, но она не представляла, к кому обратиться. Близнецы стали бы настоящим спасением, однако они предупреждали ее, что их пару недель не будет в стране. С Павлом, старшим братом, в последнее время творилось что-то странное, он бы не приехал к ней, он дал ей понять, что лимит его доброты исчерпан, еще когда она забирала у него своих детей. А больше Нина никому не доверяла достаточно, чтобы пригласить сюда и позволить узнать всю проблему, включая ее недавние запои.

Пока она размышляла об этом, Захар неожиданно сменил стратегию.

– Никита! – крикнул он. – Никита, сыночек, это папа!

– Ты что делаешь? – возмутилась Нина. – Прекрати, не вмешивай его в это!

Однако Захар ее попросту проигнорировал:

– Никитка, мелкий, иди сюда! Папа соскучился!

Его расчет был понятен – и, увы, верен. Никита любил отца. Причем если Ася в неизменной детской любви к родителю все равно была способна на критическое мышление, то Никита, живущий в своем собственном мире, не понимал, почему папы нет рядом. Ему невозможно было объяснить, что некоторые поступки неприемлемы, он не знал, что такое обида и прощение.

Если бы он сейчас услышал голос отца, он бы действительно попытался открыть дверь, а при отказе устроил бы истерику. При его состоянии истерики – это нечто большее, чем слезы и детское топанье ножкой. Порой у Никиты случались настоящие припадки, во время которых он вырывался, кричал, и приходилось колоть ему успокоительное…

Захар об этом прекрасно знал. Знал он и то, что каждый припадок давался Нине чудовищно тяжело, ей было больно видеть маленького сына в таком состоянии. Нельзя сказать, что он сейчас добровольно жертвовал своим ребенком, он просто и мысли не допускал, что Нина выдержит.

И он оказался прав.

Сначала она приоткрыла дверь, не снимая цепочку, и просто выглянула в коридор.

– Прекрати вопить! – велела она. – Ты прекрасно знаешь, что мы не сможем жить под одной крышей!

– Я знаю, что ты заблуждаешься, милая. Уж не представляю, что тебе наплела твоя родня, но они не правы. Да, я виноват, но я готов это исправить. Я люблю тебя и наших детей, я просто хочу быть с вами!

Когда-то Нина верила ему – потому что ей очень хотелось верить. После детства, проведенного под холодным, вечно осуждающим взглядом отца, ей нужно было слышать, что ее любят. Захар в этом отношении был идеален: уж что-что, а слова плести он умел и засыпал ее комплиментами. Жаль только, что дальше дело обычно не шло, и слова неизменно расходились с поступками.

И все равно она верила ему. Когда она позволяла себе эту веру, становилось тепло и хорошо внутри, Захар вдруг превращался в самого красивого мужчину на свете, честного и надежного. Хотелось простить его, принять и снова верить, что у нее есть настоящая семья.

Но недавнее потрясение не прошло даром. Захар все еще засыпал ее комплиментами, а она все равно видела перед собой лупоглазую жабу, еще и с утра успевшую бухнуть. Иллюзия развеялась окончательно.