Хамсин, или Одиссея Изи Резника

Несмотря на намеки особиста, ужин прошел мирно и почти безмолвно, наверное благодаря искусству поваров. Неплохо прошел и концерт в огромном импровизированном зале наспех оборудованном в полуразрушенном цеху какого-то завода. Было немного странно и немного больно переводить взгляд с блестящего танцевального ансамбля на сцене на разрушенные кирпичные стены и обратно. Танцы, привлекший немалое количество местных дивчин разного калибра, тоже начались спокойно. И тут, заглушая патефонный вальс, пулеметной очередью взорвался телефон. Наверное, он не должен был звонить сейчас, в этот неурочный час, но генерал, напряженно сидящий на стуле в первом ряду, как будто ожидал его. Он вскочил одним резким движением, схватил трубку, выслушал первую фразу, рявкнул "когда?!", выслушал ответ и, как будто отрабатывая давно продуманный текст, скомандовал:

– Союзники остаются и продолжают отдых. Остальным – немедленно на базу.

"Эмка" генерала первой рванула прочь от развалин цеха, за ней помчались грузовики и "виллисы". Я стоял в кузове и, стараясь не упасть, пытался прислушиваться к тому, о чем говорили соседи. Никто ничего толком не знал, но все были убеждены, что тревога связана с послеполуденным визитом самолета-разведчика. До базы мы добрались за считанные минуты. Там, как ни странно, было тихо. Меня перехватил появившийся ниоткуда Гречухин и потащил за взлетное поле. По небу метались лучи прожекторов, ничего не обнаруживая.

– Что эти придурки делают? – заорал особист – Они же нас подсвечивают!

С полосы снова сорвались давнишние ЯКи и немедленно пропали в ночном небе.

– Да что тут происходит? – возмутился я.

– Сейчас будет налет на нашу базу. Полчаса назад их самолёты пересекли линию фронта…

– Много? – задал я не самый мудрый вопрос.

– На нашу душу хватит! Быстрее, за мной!

– Куда? – машинально спросил я уже понимая, что спрашивать не следовало.

Гречухин так на меня посмотрел, что мне стало страшно. Ничего не ответив, он понесся к краю взлетного поля. Он мчался быстро, но совершенно бесшумно и в его стремительной походке проскальзывало нечто волчье. На мгновение он остановился, достал из-за пояса длинный пистолет и протянул мне.

– Держи! Похоже, что ты в этой инвалидной команде единственный фронтовик. А мне все равно с двух рук не палить.

В оружие я узнал мечту фронтовика – дорогой и редкий люгер-парабеллум.

– Ты только не геройствуй и слушай меня – крикнул особист на бегу – До настоящего волкодава тебе еще сто верст и все пехом.

Он волшебным образом выхватил откуда-то наган и помчался вперед, держа оружие в левой руке и энергично размахивая правой. Быстрой трусцой мы обогнули взлетное поле и ангары с ГСМ, причем капитан все время наклонялся и что-то высматривал. Мне даже показалось, что он принюхивается то ли к чему-то на земле, то ли тянет в себя воздух верхним чутьем, как охотничий пёс. Таким аллюром мы обежали базу по периметру, но ничего не обнаружили. В дальнем конце полосы Гречухин повалил меня за кочку и, пристроившись рядом, начал кидать острые взгляды на дальние края полосы, периодически посматривая вверх. Вдруг он насторожился и, как мне показалось, по-собачьи повел ухом. Наконец и я услышал далекий гул моторов. Теперь время замедлило свой бег, минуты превратились в часы и тянулись медленно и тягуче, как засохшая пастила из жестяной коробки в детстве. Гул моторов нарастал.

– Ничего не понимаю – недоуменно пробормотал особист – Кто же их наводит?

– По радио – догадался я – Они наводят по радио, а на самолетах стоят пеленгаторы.

– Как же мы их возьмем? – растерялся капитан.

– У СМЕРШа что, своих пеленгаторов нет? – удивился я.

– Есть, но только в Полтаве – капитан ударил себя по лбу – Какой же я дурак! Наверное уже поздно! Телефон…

Не договорив, он бросился бежать к командному пункту. И тут раздались негромкие, совсем нестрашные разрывы мелких бомб и сразу, почти одновременно, погасли бессмысленно шарящие по небу прожектора. А капитан все бежал и бежал к белеющему на краю поля посту связи. Ему почти удалось добежать до телефона, когда ночь превратилась в день. Высоко в небе магниевой вспышкой вспыхнул яростный огонь, потом он немного ослаб и загорелся ровным, ярким светом. Вслед за ним так же ярко загорелся другой, третий. Множество ярчайших ламп разорвали ночь и осветили каждую травинку на поле. По прежнему ревели моторы нарастающим гулом, но мне парадоксальным образом казалось, что на базу навалилась тишина. На посту связи, ярко, как днем, освещенный Гречухин кричал что-то неслышимое, судорожно прижимая к уху трубку телефона. И тут разверзлись врата ада…