Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы

Поэтому он вполне подходил для выполнения более широких задач, когда попросил Мункэ расширить его зону ответственности в северном Китае. Для такой просьбы была веская стратегическая причина — требовалось гарантировать надежное снабжение припасами оккупационных войск. Он положил глаз на богатые сельскохозяйственные угодья вдоль Желтой реки и ее притоков, в современных провинциях Шэньси и Хэнань, приблизительно между древней столицей Чаньань (Сиань) и более новым и недавно завоеванным Кайфыном. Однако Мункэ остерегся дать сразу всю столь большую территорию и предложил Хубилаю выбрать какую-то часть. Китайские советники уведомили Хубилая, что земли ниже по течению подвержены наводнениям и засолению почв, поэтому он выбрал район выше по течению на реке Вэй — кляксу неправильной формы величиной почти с половину Англии, тянущуюся от долины р. Вэй на юг до границы с империей Сун. Его доводы произвели впечатление на Мункэ — «там меньше народу и немалая часть населения вообще не китайцы, управлять ими сложно, но они обладают большим потенциалом», — поэтому он дал ему также часть Хэнани. По части управления этими областями Хубилай следовал советам покойного Елюй Чуцая, разумной практике своей матери и имперской стратегии Мункэ. Он позволял крестьянам спокойно трудиться, облагал их справедливыми налогами, а также учредил «военные поселения» — колонии, предназначенные для снабжения войск. Это окупилось. Хубилай получил свою точку опоры — китайскую, но тем самым подогрел подозрения традиционалистов из степи в том, что он «окитаивается».

Так оно и было в некотором смысле. Но он не мог позволить себе пойти в этом до конца. Мать советовала ему оставаться в контакте со всеми монгольскими веяниями в их новейшем имперском проявлении. К примеру, западное крыло империи в 1251 году состояло из современного восточного Ирана и Узбекистана. Тридцать лет эти регионы с их городами Великого Шелкового пути лежали в развалинах, в то время как западный ислам и его великая столица Багдад все еще оставались нетронутыми. Соргахтани по собственному почину поддерживала связи с теми районами, финансируя строительство мечетей и медресе, или исламских колледжей, включая медресе в Бухаре на тысячу учащихся — что, как заметили мусульмане, было весьма примечательным поступком для ханши-христианки.

В начале 1252 года Соргахтани, которой уже перевалило за семьдесят, умерла. Ее похоронили далеко на западе в провинции Ганьсу, в Чжанъэ — древнем гарнизонном городке, охранявшем Великий шелковый путь и потому служившим стоянкой на пути направляющихся на восток несторианских миссионеров. Должно быть, у Соргахтани были какие-то давние и прочные связи с этим городком, так как говорят, что местом ее последнего упокоения стал храм Гигантского Будды, прославленный не только размерами его статуи — 34 метра, — но и тем, что статуя эта не стоячая и не сидячая, а лежачая.

Когда я побывал там в 2005 году, статую реставрировали, отскребая с нее тысячелетнюю грязь. Один, в полумраке, сам не зная, чего ищу, я обошел массив строительных лесов, думая, что они скрывают декорированную стену. И понял свою ошибку, только подняв взгляд и увидев исчезающую в царящей надо мной темноте огромную блаженную улыбку.

Ни малейшего намека на что-либо христианское. Я начал гадать, не имею ли дело с мифом, и обратился к директору музея, У Чжэнь Кэ, у которого выдалось «окно» между заседаниями, связанными с реставрацией. Подвижный китаец сорока с лишним лет с короткой стрижкой, он был как раз тем, кого имело смысл спрашивать, поскольку написал книгу об этом храме. Он также оказался энтузиастом — глаза его полыхнули из-за очков без оправы, словно взболтанное шампанское.

— В XIII веке этот храм, возможно, был раз в пять больше. Он содержал в себе элементы, которые были и христианскими, и буддийскими. Нет никаких сомнений в том, что Be Цзи (он употребил китайское «почтительное имя» Соргахтани, которого я раньше никогда не слышал) была похоронена здесь.

В самом деле, ее связь с этим местечком была такой тесной, что некоторые считают, будто она была беременна Хубилаем, когда впервые прибыла сюда, и он действительно родился в храме.

— Местные жители, из поколения в поколение это утверждали. — У Чжэнь, подписывающий экземпляр своей книги, был слишком осторожным ученым, чтобы поддерживать подобные притязания. — Никаких доказательств у нас нет. Возможно, в один прекрасный день мы раскопаем какие-то исторические реликвии, подтверждающие их слова.

Сегодня никакие ритуалы не связывают этот храм с Соргахтани, но в иных местах она стала культовой фигурой, одной из тех, кого поминают в мавзолее Чингис-хана Эдсен-Хороо («Затвор Повелителя») — храме во Внутренней Монголии, где поклоняются Чингису и его семье.