Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы

После двух лет трудов работа была завершена. В 1269 году Пагба-лама представил своему господину новую письменность. Хубилай пришел в восторг и даровал Пагба-ламе титул Императорского Наставника с соответствующим доходом. Он приказал вести новым письмом — Государственным Письмом, как он его назвал — всю официальную документацию и открыть школы для обучения ему. Письмо это использовалось на печатях и металлических или деревянных пропусках (пайцзах, как их называли по-монгольски), которые давали высокопоставленным сановникам право требовать от штатских товары и услуги. «Силою Вечного Неба, милостию Величества и Могущества [Чингиса] всякий, кто не будет уважать [эту пайцзу], виновен и умрет», — гласит надпись на одной из них.

Это был пик международного влияния Пагба-ламы. Вскоре после этого он вернулся в Тибет в качестве главы монастыря Саскья, который осуществлял непрочную власть над другими монастырями и сектами. Внезапно в 1280 году он умер. Ему было всего 45 лет, и возникли сильные подозрения, что его отравили. В преступлении заподозрили тибетского гражданского администратора. Никаких доказательств не нашли, но правосудие Хубилая-императора было скорым и энергичным, и он все равно казнил этого субъекта.

Сегодня проблему Хубилая и ее решение можно увидеть воплощенными в камне. Если вы посетите главный туристический аттракцион Китая, Великую Китайскую Стену в Бадалине, совсем рядом с Пекином, то увидите за Стеной древнюю арку — Облачную Террасу (Юнь Тай), построенную в 1342 году в качестве ворот к проходу. По каменным плитам мостовой тянутся параллельные колеи, оставленные бесчисленными колесами кибиток, из-за чего арка походит на заброшенный железнодорожный туннель. Если вы остановитесь под аркой и поднимете взгляд, то увидите, что вас окружают пять плоских поверхностей с вытесанными на них переплетающимися барельефами из царей-воинов, будд, слонов, драконов, змей и растений. Все это обрамляет буддийский текст на шести языках: санскрит, тибетский, монгольский, тангутский, китайский — и ответ Хубилая на это вавилонское столпотворение, «Государственное Письмо» Пагба-ламы.

Фактически этот монумент сообщает новой письменности ту значимость, которой она была лишена на практике. Это письмо хорошо выглядело на печатях, каменных плитах, монетах и даже на фарфоре. Его до сих пор можно встретить на монгольских банкнотах и иных статуях, но все это — лишь для видимости, напоказ. Повседневных записей оно так никогда по-настоящему и не охватило. За 15 лет после первоначального введения Хубилай четырежды повторил свой приказ, подкрепляя его созданием специальной академии для обучения новому письму. Чиновники же поступали с этими требованиями так, как всегда поступают бюрократы с приказами, затрудняющими им жизнь: говорили «да» и ничего не делали. В созданных школах не было преподавателей, потому что никто не хотел обучаться этому письму, и в любом случае чиновники отказывались направлять в эти школы своих детей.

Недостаток письменности Пагба-ламы не имел никакого отношения к ее качеству. Вся беда заключалась в человеческой природе. Обучение письму, сколь бы ни было оно легким и удобным — дело, требующее известных усилий. Письменность выросла из ниоткуда лишь четыре раза за всю историю — в Междуречье, в Египте, в Китае и в Центральной Америке, и для усовершенствования каждой из них требовалось много веков. Коль скоро письменность достигала зрелости, она распространялась и на другие культуры, так как для сложных обществ записи жизненно необходимы. При этом системы письма отличаются невероятной инертностью. Изменение письменности в культурном плане сопоставимо с отращиванием новой руки или ноги. Бывали примеры изменения письменности авторитарными методами: в 1920-х годах Кемаль Ататюрк заставил Турцию перейти с арабской вязи на латиницу; монгольские правители советской ориентации в 1941 году заменили вертикальное письмо Чингиса кириллицей. Но в обоих случаях правительство обладало всеподавляющей властью над крошечными чиновничьими структурами и неизощренными обществами. Хубилай мог поручить своим чиновникам заведовать сбором налогов, армией и летописями, но не мог контролировать их разум. Пытаться одолеть культурную инерцию китайской бюрократии было все равно что плыть на айсберге с помощью весел. Из этого просто ничего не вышло.

Но в некотором смысле это не имело значения. Вовлеченность Хубилая в тибетские дела и так уже сделала для его империи больше, чем могла достичь новая письменность. Выведя на доску своей игры с миром Пагба-ламу, он добавил к своим владениям огромную новую территорию и установил связь между Китаем и Тибетом, которая отныне станет основой их отношений.