Хан с лицом странника

Айдара, словно плетью перепоясали поперек спины. Он кинул злой взгляд на сотника, но счел за лучшее промолчать и отойти.

— Патша улы будет удивлен, если узнает, что в городке находится сестра твоего отца, — тихо произнес Янбакты, но Мухамед-Кул услышал каждое слово и, вскинув глаза на юз-башу, удивленно переспросил того:

— Как ты сказал? Кто живет в городке?

— Родная сестра твоего отца, твоя тетка, — повторил тот.

— Но почему она здесь?

— То долгая история и не мне судить, как все вышло.

— Но ведь я должен знать! Почему от меня скрывали? Что предосудительного она совершила? За что находится под охраной?

Об этом может рассказать она сама. Если пожелает.

— Она расскажет!

— Как знать, — развел руками Янбакты, — как знать. Про нее всякое говорят. С кем захочет с тем и будет говорить. А нет, так никто и не заставит.

— Наша порода, — откликнулся Мухамед-Кул, — узнаю. Так что мне делать? Я должен с ней говорить.

— Чтобы ты делал без своего сотника? Ох, молодость, молодость! Твой сотник и это предусмотрел. Чем можно тронуть женское сердце? Добрыми подарками. Любая женщина на них откликнется, не устоит. Пусть патша улы чуть подождет, — с этими словами Янбакты поспешил к костру и вернулся с небольшим кожаным мешочком, который подал в руки Мухамед-Кулу.

Развязав шнурок, стягивающий горловину мешочка, тот увидел внутри поблескивающие матово-серебряные браслеты, а меж ними голубели камешки нанизанных на тонкий шнурок бус. Царевич ухватил двумя пальцами одно из них и медленно потянул наружу. Камешки, словно ручеек, потекли, заструились, игриво дразня своим блеском, посверкивая гранеными боками.

— Хороши… — Проговорил он уважительно. — Ай, да Янбакты! Ну, хитер! Ну, молодец! Удружил. Так что, теперь можно и в городок идти? За такие подарки мы любую девушку наружу выманим.

— Ой, не спеши, царевич. Уж больно быстр. Сперва надо стражникам поднести, а потом служанкам твоей тетушки. И только потом они ей передадут твое приглашение. Понял?

— Как не понять. Идем.

— Дружков своих звать не станешь? — с усмешкой спросил Янбакты, — догоняя вышедшего за черту лагеря Мухамед-Кула. Но тот лишь зло блеснул глазами и, ничего не ответив, зашагал быстрее, сжимая в руках мешочек с украшениями.

Подойдя к караульной башне городка, Янбакты громко свистнул, а когда сверху на смотровой площадке показалось заспанное лицо караульного, крикнул ему:

— Ночная сова покинула свое дупло?

— Ночной сове нездоровится, — ответил тот, — и начал медленно спускаться по приставной лестнице.

Мухамед-Кул с удивлением глянул на юз-башу, но не решился ни о чем спрашивать. А сотник лишь загадочно улыбнулся, собрав вокруг узких щелочек глаз тонкие морщинки на смуглой коже.

— Всему свое время, патша улы, — приложив палец к губам, — скоро ты сам все узнаешь.

Меж тем отворилась небольшая дверца возле главных ворот и к ним вышел охранник, позевывая и почесывая широкую грудь.

— Славен Аллах наш на небе и дела его на земле, что прислал таких гостей. С чем пожаловали?

— Воистину так, — поклонился ему Янбакты, — велик Аллах и не нам, смертным, обсуждать дела его. Я же привел к патша кызы ее племянника, о котором она лишь слышала, но не имела счастья видеть до сих пор.

— Пожелает ли уважаемая патша кызы говорить с ним, — охранник внимательно оглядел стоящего поодаль Мухамед-Кула, и взгляд его задержался на кожаном мешочке, который тот теребил в руке.

— А ты не говори, кто к ней пожаловал. Передай на словах, что приехал человек из Кашлыка, и пусть она сама решает, стоит ей встречаться с ним или нет. А в подтверждение своих слов передай ей вот это, — и он, протянув руку к мешочку, вынул из него тонкий браслет, украшенный тремя темно-зелеными камнями.

Охранник принял браслет в свою заскорузлую ладонь, даже не взглянув на него, повернулся в сторону лагеря, откуда неслись громкие голоса воинов и слышалось мерное побрякивание выскребаемых дочиста кашеварами большими медными ковшами походных казанов. Судя по всему, ужин уже заканчивался. Об этом можно было судить и по умиротворенному гулу голосов о чем-то переговаривающихся, смеющихся, вскрикивающих, спорящих. Лагерь жил размеренной походной жизнью и стороннему взгляду могло показаться, что воины стоят тут не первый день, а может не день, а год и более того. Возможно, они и родились в этом самом лагере, выйдя из бронзового пламени костров, спеша занять свое место у походных казанов, усесться в круг, подобрав под себя ноги, и сидеть так из вечера в вечер, оставаясь неотделимыми от кострищ, смачно хрумкающих сочную траву коней и глухо шумящих вековых лесов, птичьих вскриков, тихого урчанья реки и застывшей над ними сумрачной небесной чаши.

И ленивый охранник, стоявший возле осклизлых после недавнего дождя бревен крепостной ограды, в темном, грязном халате казался ожившим существом, вытесанным их такого же огромного кряжистого бревна.