— Ладно, пытать тебя не собираюсь. Но советую не говорить о том пока никому. Добра тем не наживешь, а народ у нас разный тута, как бы от рассказов твоих хуже не стало. Я и отцу Амвросию велел помалкивать. Да он и не особо разговорчивый у нас. Так что, считай, ты да я об этом лишь знаем. Алене не говорил про себя? — Едигир опять мотнул головой, не раскрывая рта. — Ну и ладно. Там ты хан, а у нас воин, как и все. Понял? А разговор у меня главный к тебе вот о чем. Ты, коль из лесов пришел, то лес получше многих знать должен. Сегодня с дальней варницы человек прибежал, беда у них. Налетели басурманы, человек сто, и кого порубили, кого в полон увели. Он один и спасся. Теперь, видать, сюда идут. Слушаешь меня? — обеспокоено спросил он, видя, что Едигир сидит, не выказывая удивления или беспокойства. Тот в очередной раз кивнул. — А вокруг нашего города, что Керкеданом зовется, этих самых варниц господ Строгановых еще восемь стоит в разных местах. На две, ближние, людей мы уже направили с упреждением. К двум дальним все одно не успеть, авось, сами выберутся, а Бог даст, и не найдут их басурманы. Еще четыре остаются, — воевода загнул короткие с рыжими волосами пальцы, — так говорю? Вот к ним-то и надо успеть. Они в болотных местах стоят и раньше чем за день до них не добраться. Дам тебе пяток человек на конях. Боле не могу. Людей и скарб, какой сможете, обратно вывези надобно. В драку не ввязывайся. То тебя касается. — Третьяк Федоров умолк, переводя дух и прислушиваясь к голосам, доносившимся со двора. Кто-то спорил, доказывая, что ему позарез нужен воевода. — Без меня шагу ступить не могут, — с раздражением выдохнул он, — чего молчишь? — обратился к Едигиру. — Берешься, или другого кого искать?
— Как туда дорогу найти? — вместо ответа спросил тот воеводу и пристально глянул ему в глаза.
В усталом облике Третьяка Федорова глаза занимали далеко не главное место. Первым делом взгляд притягивал большой, почти плоский, лоб воеводский с множеством морщинок, как ручейки на талой земле, проложившие свой след. Они, словно холст, что ткала Алена в своей избе, располагались неровной сетью, образуя затейливый узор, и не верилось, что природа сама без участия рук человеческих создала подобное ажурье. Едигиру вспомнилось, где он видел нечто подобное: так птичья стая натаптывает снежный наст, слетаясь к добыче, исполняя танец радости и насыщения. Жизнь тоже исполнила свой танец на челе сидевшего перед ним человека, каждый год добавляя свою отметину, оставляя памятку о виденном и содеянном. Со лба взгляд перемещался на длинный, чуть расщепленный на конце большой нос. Как изъеденная временем стропилина подпирает скат крыши, так и выступающий из белесых, некогда льняных, бороды и усов носовой хрящ одним концом упирался в верхнюю губу, а другим поддерживал основание черепа. Казалось, убери его и рухнет все это хрупкое сооружение, находящееся в шатком равновесии. И, наконец, глаза цвета недозрелой голубицы, затаившиеся и не столько дающие свет, сколько вбирающие его, замутненные и отягощенные дымчатой пленкой, скрывающей жизненную суть хозяина (подобно болотному мху, хранящему богатства, сокрытые внутри влажных топей), эта тонкая молочная пелена берегла если не саму жизнь, то сокровенное знание ее, питающее тело, душу, разум.
— Как дорогу найти? — переспросил Третьяк. И ожили лобные кружева, потревоженные внутренним ветерком набирающих силу слов, ушла дымка с глаз, проклюнулась искра, высветившая работу мысли. — Мужики, что тебе приданы, дорогу знают. От заимки Тимофеевой влево пойдете, на полуночную сторону, а как первую варницу найдете, то они и далее вас направят.
— Когда ехать? — Едигир, не ответивший пока ни "да", ни "нет", задавая вопросы, уже давал согласие взяться за предложение.
И воевода, принявший его игру, не требовал утвердительности слов, которые по сути своей оставались лишь словами, цепочкой, сковывающей людей, уравнивающих друг перед другом. Он давно привык к игре слов, по которым безошибочно угадывался враг то, или друг, или просто сторонний человек. Перед ним сидел если не друг, то союзник, причастный к общему делу.
— Мужики собрались, лошади готовы. Себе саблю и доспех какой есть у Ефимки Звягина возьми. Припасы — у ключника. А коня сам выбери на конюшне. Я смотрел давеча, есть пара добрых ходких коней. Но ты их погляди. Поди, лучше моего в конях понимаешь. Тут я не советчик. Через пару дней жду обратно. Да… — Воевода было пошел, тяжело вставая с лавки во двор, но приостановился, полуобернувшись к Едигиру, — десятником тебя назначаю с сего дня. По-вашему, башлыком, значит. С Богом. — И пошел, не оглядываясь, подволакивая правую ногу.