Хан (СИ)

- Спорим, что утром ты будешь умолять меня, чтобы просто поспать и выгонять из комнаты? – горячо прошептал Хан в мои губы, нависая сверху и вдавливая в матрас, полыхнув своим пронзительным черным взглядом, в котором расплывалась обжигающая лава, готовая спалить меня в горстку пепла.

…но я хотела этого! Я была готова!

Я не очень понимала природу этих чувств, наверняка зная лишь одно – золото Хана в моей крови закипало и стекало в бедра, умоляя дать ту свободу, на которую мог выпустить только он. Я так хотела его прикосновений, что становилось даже больно. Больше я ничего не боялась, готовая раствориться в нем и потерять себя, отдав свою душу, свое тело, свои мысли – все, что только было во мне – в его полную власть.

Я больше не дрожала от испуга, когда его пальцы властно и жадно обхватили меня на скулы, чуть сжимая и приподнимая подбородок, заставляя смотреть в его полыхающие черные глаза, словно все демоны мира собрались в этом омуте, маня и зазывая, упиваясь грехом и даря ту сладость, от которой невозможно было оторваться.

-… Сен бенимсин – прорычал Хан в мои губы, чуть оскалившись, отчего я изумленно моргнула, не успев выдохнуть: «Что?...», потому что закончился воздух.

Закончились мысли.

Закончился этот мир, который сжался вокруг нас обжигающим спутанным дыханием и терпким бархатным языком, который ворвался в меня, подавляя и обжигая.

Этими сильными изящными пальцами, которые держали моё лицо, поворачивая, как ему было угодно, заслоняя собой все вокруг и даря свой вкус, от которого мои бедные нервные окончания стонали и извивались, словно золотые рыбки, оставшиеся без своего эликсира, что поступал с губами Хана рекой страсти, такой черной, терпкой и удушливой, что я всхлипывала в его губы, не пытаясь вырваться.

Я не вздрогнула, даже когда послышался треск разорванной ткани, и его футболка просто повисла на мне двумя клочками, а жадные руки быстро и жестко стащили с моих бедер свободные штаны, даже не пытаясь снять их полностью. Хан не отстранился и не поднялся, резко расстегивая замок на ширинке, наваливаясь, и с силой обхватывая снова мои скулы, нависая надо мной и опаляя своим вкусным, ароматным дыханием, грозно выдохнув:

- Смотри на меня!...

И я смотрела. Распахнув глаза, и дрожа от его силы и власти, которым не могла противиться.

Смотрела, утопая в его черной лаве глаз, теряясь в длинных ресницах и чувствуя, как эта кусающая кожу, тяжелая и пряная власть струиться по моим венам, повелевая и причиняя ту сладкую боль, от которой хотелось стонать.

- Бана айитсин! – снова прорычал Хан, полыхнув глазами, словно выжигая на мне метку, подавшись вперед бедрами одним резким, сильным толчком, заполняя меня собой так неожиданно и глубоко, растягивая до самого немыслимого предела, отчего тело выгнулось и сжалось, что я не удержала в себе вскрика, почувствовав, как Хан на секунду застыл, словно давая телу возможность вспомнить его, и привыкнуть к тому, что больше оно мне не принадлежит.

Упираясь своим лбом в мой, Хан тяжело порывисто дышал, не говоря больше ничего, лишь прожигая меня своими необыкновенными глазами, и глядя так пронзительно и жадно, словно был готов съесть, щекоча своими длинными пушистыми ресницами и упираясь руками в подушку по обе стороны от моей головы.

Когда он зашевелился снова, боль постепенно ушла, выпуская из глубины тела что-то новое, невообразимое, горячее и такое терпкое, отчего перед глазами просто пошли темные круги, словно с каждым отрывистым, глубоким движением Хана, во мне вспыхивал факел, который поджигал все изнутри, плавя внутренности, душу и сердце. Превращая всю мою сущность в один большой бурлящий океан расплавленного золота, которое стремилось к своему хозяину, стекая в живот и бедра, расплываясь влагой на бедрах. Собираясь все сильнее и сильнее, каждой маленькой капелькой переполняя ту чашу, которая звенела внутри от этого трения влажных тел, нагреваясь и истончаясь

…пока не лопнула с оглушительным всплеском и моим протяжным стоном, когда спина выгнулась волной того блаженства, которое я так ждала, чувствуя, как золото во мне взорвалось и испарилось миллионом ярких блесток, оставляя после себя подрагивающие мышцы и рваное дыхание, которое ловил своими губами Хан.

- Гузееееееел, мавиш, – сладко улыбался он, прищуривая свои завораживающие глаза, то целуя, то кусая мои губы, отстраняясь лишь на доли секунды, чтобы стянуть одежду с себя и с меня, и снова опуститься на мое дрожащее в непроходимых конвульсиях тело, входя медленно и мучительно, и лукаво шепча в мои влажные губы, чуть выгибая свою черную резкую бровь, – играем сегодня до пяти?...

- Пяти?! – распахнула я глаза, ошарашено ахнув, когда он ловко и резко развернул меня на живот, наваливаясь сверху и раздвигая мои ноги, смеясь хрипло и приглушенно, заставляя забывать меня обо всем.