Хан Узбек. Между империей и исламом

Завершу тему размышлениями А. М. Хазанова, который рисует картину почти фатальной неизбежности обращения кочевников в ислам. Фатальность достигается путем несложных построений. Монгольский имперский проект в Иране сводится автором к религиозному противостоянию монголов и мусульман. Первой антиисламской акцией монголов А. М. Хазанов полагает войну с исмаилитами. Напомню, что суннитский мир вел войну с исмаилитами с конца XI века, и облегченно вздохнул, когда монголам удалось захватить главные замки исмаилитов в Кухистане[83]. Можно было бы говорить о конфронтации Империи и Халифата на уровне структур повседневности, в частности, о несовпадении стереотипов поведения. Но никаких антимусульманских запретов монголы не провозглашали. Напротив, была осуществлена попытка построить политическую систему, где религиозные институты отделены от государства, что, разумеется, было абсолютно неприемлемо для духовных лиц ислама. И последнее, Иран покорила не орда кочевников, а армия Монгольской империи.

«В Иране в первый период существования государства ильханов кочевники фактически считали себя военным лагерем в покоренной, но все же еще чуждой и враждебной стране. Подавляющее большинство населения в ней составляли мусульмане. Монголы в Иране начали с политики религиозной конфронтации. Они не только не были мусульманами, они были активными антимусульманами. Они воевали не только с исмаилитами, но в 1258 г. разрушили суннитский Багдадский халифат, а также вступили в борьбу с мамлюками за обладание Сирией. Монгольское завоевание на какое-то время укрепило позиции немусульманского меньшинства в Иране. Примечательно, что Хулагу был погребен в соответствии с тысячелетними языческими обрядами кочевников: в царской гробнице, вместе со своими сокровищами и человеческими жертвоприношениями. В то же время Хулагу и особенно Аргун покровительствовали буддизму; последний даже повелел возводить буддийские храмы и пригласить в Иран буддийских клириков из Индии. В то же время Хулагу и Аргун стремились к военному союзу с христианским Западом в своих войнах против мамлюков. Однако исламу хватило всего семидесяти лет, чтобы вновь стать государственной религией в Иране. В 1295 г. Газан-хан не только обратился в мусульманство лично; ему также удалось обратить в ислам свой двор и большую часть монголов в стране»[84].

Смелое и ничем не обоснованное утверждение о тотальной исламизации монголов сродни мусульманскому мифу о неизбежной победе Халифата. Что касается обращения двора Газана, то современник дает более скромную оценку событию: «В начале месяца ша'бана лета 694 (вторая половина 1295) Газан-хан со всеми эмирами в присутствии шейхзаде Садр-ад-дина Ибрахима Хамави признал единобожие (букв, "произнес тавхид"), и все они стали мусульманами» (Рашид-ад-дин. Т. III. С. 164). Речь идет о ближайшем круге сподвижников царевича до обретения им высшей власти.

Видимо название этой главы — между Евангелием и Кораном — следовало дополнить еще одной системой координат: между Буддой и Ясой Чингис-хана.

Глава 7. Утопия Иоанна Хильдесхаймского

Структурируя имперское пространство, монголы попытались разъединить политические и религиозные институты, однако нет уверенности, что этот план был адекватно воспринят местными элитами. Участие в праздничных курултаях мусульманских правоведов и шейхов, армянского и несторианского католикосов, патриарха яковитов, греческих и католических священников, а также правителей и наместников, символизировало начало эпохи имперской утопии. Религиозные лидеры являлись на курултай в традиционном облачении, а светские правители, будь то армянские или сельджукские князья, династы Фарса или Ширвана, для церемонии облачались в монгольский костюм. На чем держался этот политический спектакль? Видимо, не только на грубом принуждении. Тот, кто облачился в монгольский костюм, был интегрирован в имперские структуры (независимо от его вероисповедания). Имперский визуальный ряд обладал несомненной притягательностью.

Немецкий теолог, ученый муж и приор монастыря в Касселе (земля Гессен, Германия), Иоанн Хильдесхаймский († 1375), написал сочинение о том, как сложилась история восточных земель, откуда были родом евангельские волхвы. Ему удалось почти невозможное — легендарное повествование о трех волхвах он соединил с современной историей Персии, Индии и Аравии, но это была воображаемая история.