Ханеман

Осуждение? Не было никакого осуждения. Ни тогда, ни позже. Возможно, если бы это сделал кто-то другой... Но она? Все мы словно заключили неписаный уговор - не подавать виду, что знаем. Только как было его соблюсти?.. Когда они миновали шпалеру туй, пан Вежболовский перестал подстригать ножницами кусты у ограды: "Добрый день". Ханка глянула из-под сощуренных век: "Здравствуйте". Но прозвучало это "здравствуйте" чуточку слишком твердо, с излишним нажимом, точно она хотела обидеть пана Вежболовского. И пан Вежболовский, в чьем голосе я не уловил ничего необычного, проводил ее несколько более долгим, чем всегда, взглядом и только через минуту вновь принялся за стрижку живой изгороди перед домом 14.

"Фасон держала", - сказал он потом. Но я из-за своей занавески заметил, что перед самым парадным Ханка сделала большой шаг, чтобы побыстрее скрыться из виду.

Потом стукнула, распахнувшись, наша дверь. Ханка глубоко, как пловец, вынырнувший из воды, вздохнула. Вошла в свою комнату, но двери за собой не закрыла. Быстрым, нетерпеливым движением вытащила из-под кровати плетенный из ивовой лозы чемодан, потянулась к висевшим на никелированной спинке кровати выстиранным Мамой полотенцам. Таким же - неспокойным, резким - движением сдернула со спинки то полотенце - белое, с красной каймой - и сунула в чемодан на дно, под блузки и платья. Мама подошла к двери: "Останься, тебе еще надо прийти в себя". Но она даже не подняла головы: "Нет". - "Плащ хотя бы сними. И поешь". Она машинально бросила плащ на кровать и пошла на кухню.

Мы ели в молчании, только Отец, тихо посмеиваясь, рассказывал про пана Вежболовского, который вчера купил у Межеевских старую "варшаву", а уже сегодня целый день ее ремонтирует. Ханка молча резала хлеб, постукивала, кроша чеснок, ножом по доске, накладывала в фарфоровую лодочку вишневое варенье. Мама вначале усадила ее за стол и сама занялась приготовлением бутербродов, но Ханка, заметив в Маминых движениях робость и боязнь порезаться, фыркнула и забрала у нее нож. Хлеб она резала быстро, решительно. "Небось судачат..." нож на мгновение замер. "Нет, вовсе нет..." - поспешно проговорила Мама. "Судачат, судачат, уж я-то знаю... - Ханка не поднимала глаз. Потом, одернув на себе блузку и выпрямившись, добавила: - И пускай судачат. А ты, - поглядела она на меня, - чего уставился? Первый раз видишь?" - и легонько, чуть медленнее обычного, взлохматила мне волосы. Я попытался улыбнуться, но ничего у меня не вышло. Позвякивали тарелки. "Иди, садись с нами", - Мама показала рукой на стол. Но Ханка только покачала головой: "Не хочу есть". И опять принялась резать хлеб, хотя в этом не было нужды: никто не дотронулся до кусков, которые она положила в корзинку.

Потом она вымыла посуду и расставила на проволочной решетке - сохнуть. "Ну, ладно..." - сказала, вытирая руки. "Погоди, - Мама не сдвинулась с места. - Куда ты сейчас пойдешь?" Ханка повесила полотенце на крючок: "Мало ли мест..." - "Перестань, где ты будешь жить?"

Но Ханка только отвернулась. Я схватил ее за руку. "Не уходи, Ханка. Останься у нас". - "Нет". - "Почему?.." Она пожала плечами.

Ушла к себе в комнату, открыла шкаф, платья, не снимая с плечиков, кинула на кровать и принялась собираться. Каждое платье подносила к свету, точно проверяя, нет ли в нем дырок, и только после этого, сложив, клала в чемодан. Отец ходил по кухне. Мама сидела за столом и смотрела в окно. Из прихожей я видел согнутую Ханкину спину, обтянутую ситцем, и заваленную разноцветными блузками кровать. За окном шелестела листьями береза.

"Это же глупо. - Отец подошел к двери. - Думаешь, кто-нибудь здесь против тебя? Останься хотя бы до завтра. Сейчас ты ничего не найдешь. Соседи тебе слова не скажут". Она перестала укладывать чемодан: "Жалеют?.." Отец возмутился: "Как же, жалеют! По-твоему, у них мало своих забот?" Она долго на него смотрела: "Я в жалости не нуждаюсь". Отец сунул руки в карманы. "Ну и что же ты теперь собираешься делать?" Она откинула волосы со лба. "Ничего".

Чемодан был уже полон. Ханка закрыла плетеную крышку, повесила медный замочек и повернула ключ. Минуту о чем-то раздумывала, потом взяла подушку, сняла наволочку. Мама подошла к ней: "Не надо, я сама". Но Ханка ничего не ответила, только вывернула наволочку наизнанку и сложила вчетверо. Потом сняла со стеганого одеяла пододеяльник - большой, с жестяными пуговицами. Когда она его встряхнула, в воздух вспорхнуло несколько перышек; одно село ей на волосы. Потом стянула с матраса простыню. Одеяло и подушку положила в ногах кровати. Лежащий на голых пружинах матрас был обтянут серым в голубую полоску тиком.