Ханна

— Не здесь.

Взгляд Ханны ищет глаза Лиззи. Та сидит на мягком, обитом шелком стуле в своем пансионном платье, черных туфельках, черных перчатках и соломенной шляпке с длинными лентами. В свое время она обессмертит имя художника Серла. Зеленые глазки Лиззи блестят, она корчит рожицы — признак того, что (и она тоже!) вот-вот прыснет со смеху.

— Пройдемте, прощу вас, — обращается Ханна к Сесиль.

Она направляется в рабочие кабинеты, занимающие часть второго этажа. На полпути, поднимаясь по мраморной лестнице, оборачивается удостовериться в том, что Лиззи идет вместе с ними. Что, собственно, и нужно. Она входит в комнату, все четыре окна которой смотрят на Грин-парк, на Бэкингемский дворец и его сады.

— Ради Бога, Ханна… — вновь начинает Сесиль.

— Еще минуту терпения, Сесиль. Ханна улыбается Лиззи.

— Кажется, ты еще подросла. Ну-ка!

Они становятся плечом к плечу. Восемнадцать-двадцать сантиметров в пользу младшей.

— Страусенок, — говорит Ханна и прижимает ее к себе. — Чертовка, ты меня обогнала. — Она отстраняется. — Лиззи, ты все слышала?

— Я же не глухая. Я пришла как раз в тот момент, когда толстуха в лиловом выходила из салона вместе с этой несчастной девочкой, кажется, Аглаей, которая шла позади нее и плакала.

— Ты знаешь, что произошло?

— Толстуха влепила ей пощечину.

— Чудно: это походило на пароль, которым обмениваются шпионы: "Толстуха закатила Аглае пощечину, а планы — у меня…"

— Лиззи, дурака валять будешь после. Как по-твоему, я была разгневана?

Лиззи хохочет.

— Ни капельки.

— Тогда зачем я устроила эту сцену?

— Толстуха ведь никогда не платит.

— Верно, но это не причина. Холодно.

— Потому что ей уже ничем не поможешь?

— Опять же не причина.

— Потому что она леди, как там ее… Красавица, столь же безобразная, сколь известная в Лондоне.

— Теплее.

— Потому что она персона, очень известная в Лондоне, и когда узнают, что ты выставила ее за дверь, в дамских салонах только и будет разговоров, что об этом?

— Горячо.

— Будут говорить только об этом и еще больше будут стремиться попасть к тебе.

Ханна улыбается и, не повернув головы, спрашивает:

— Сесиль?

Сесиль Бартон покорно вздыхает. Ей тридцать восемь лет. До того как занять эту должность в институте красоты на площади Сент-Джеймс, она проработала пятнадцать лет в разных дамских клубах, в том числе в самых изысканных, вроде того, что на Кавендиш-сквер. Там со знатными дамами так не обращались. 

Встреча в Царском Селе

Возвратимся в прошлое.

Она прибыла в Лондон 16 августа 1895 года. Разумеется, в сопровождении Лиззи, Шарлотты и Полли. При появлении форта Тилбари на Темзе Полли Твейтс напомнил им знаменитые слова, произнесенные Ее Величеством королевой Елизаветой, проводившей здесь же тремя веками раньше смотр войск в лихорадочном ожидании Непобедимой Армады: "Я знаю, что у меня тело слабой женщины, но мое сердце и моя хватка — это хватка короля".

Едва они ступили на британскую землю, как Полли очень удивил Ханну, у которой уже сложилось на его счет определенное мнение. Там, в Австралии, это был милый, небольшого роста молодой человек (хотя он и старшее ее на целых 15 лет), пухлый и розовый, разумеется, весьма остроумный, отменный консультант в области финансов и кроме этого забавно беспечный, равнодушный к деньгам (что служит лучшим доказательством того, что они у него водятся), в общем, чудной неудачник. В Англии она узнает, что он — старший сын баронета, что его отец заседает в палате лордов и что он кавалер ордена Подвязки (отчего она и Лиззи чуть было не умерли от смеха); что его семья владеет особняком в Вест-Энде, замком в Бедфордшире и еще одним в Ирландии, а населяют их никак не меньше восьмидесяти слуг, не считая людей, проживающих на землях, сданных в аренду; что Полли блестяще прошел курс обучения (Ханна считала, что он финансист от Бога, но нет — он изучал все это!); что у него достаточно денег, чтобы жить припеваючи в течение двухсот пятидесяти лет.

И к тому же его знают все в Лондоне. Благодаря ему они с триумфом въедут в институт благородных девиц (в самом центре Сассекса) на громыхающем безлошадном экипаже (он всего лишь раз семь застрянет по пути). Пансион — из именитых, и поскольку тарифы в нем намного превышают финансовые возможности Дугала Мак-Кенны, Ханна будет выплачивать разницу из своего кармана, никому не говоря ни слова. Кроме, конечно, Полли, которому известно все.

Она вероломно оставляет в пансионе Лиззи на грани слез, отвергает все намерения (абсолютно искренние) Полли, который хотел бы немедленно ввести ее в жизнь лондонского света, садится в начале сентября в Дувре на пароход и отправляется во Францию.