Ханна

Пусть даже эта квартира и была над головой у Поля Гогена.

В апреле она уже в Вене. Удивляется, что не побывала здесь раньше: "Какой красивый город! И почему я заканчиваю объезд Европы там, откуда должна была начать? Правду говорят, что из Австралии Европа представляется тощенькой".

В Вене на боевом посту стоит Марьян Каден. Он проделал все работы по глубокой разведке и подготовке почвы. Со своей обычной эффективностью. По его мнению, для размещения института подошла бы Рейхсратштрассе.

Они идут туда. Эта улица расположена прямо за зданием парламента — рейхсрата. "Улица широкая, восемьдесят один шаг, я подсчитал", — говорит Марьян. Она заканчивается слева от садов городской Ратуши. Здание, вычисленное им, носит номер 7. Построенное в 1883 году, оно почти что сохранило свой первозданный вид.

Начиная с вестибюля, обильно украшенного, роскошный вход в здание внушает почтение. Что же касается этажей; то они выполнены с большой долей экономии, как принято: парадная лестница внезапно переходит в черную, которой пользуются жильцы верхних этажей.

— Не может быть и речи о том, чтобы впускать внутрь моих клиентов.

Он об этом догадывался. И навел справки: есть возможность снять один из верхних этажей за 2800 франков в год или за 2500, если долго договариваться. Владелец дома — эрцгерцог, обожающий поэзию.

— Ханна, помнишь, однажды ты мне рассказывала о французском поэте по фамилии Рембо?

— Я только его и знаю. Мы вместе учились в школе.

Разумеется, она в глаза не видела Артура Рембо. Впрочем, прошло около восьми лет, как тот умер. "Следовательно, он не сможет мне возразить". Но она читала его стихи (Тадеушу он должен обязательно понравиться, и ей необходимо было к этому подготовиться). И потом, она часто встречалась с саркастическим и забавным рисовальщиком Фореном, который два или три месяца прожил во времена своей молодости на бульваре Распай в Париже, рядом с этим большим любителем абсента, которого посещал Верден.

— Ты расскажешь ему о Рембо, и эрцгерцог снизит цену, — говорит Марьян.

Чертенок, какая память. Вспомнить обычное имя, которое она черт знает когда произносила перед ним. Действительно, она и Марьян нечасто беседовали о литературе, хотя ей и удалось заставить его прочесть Жюля Верна в оригинале и — недавно — "Войну миров" Уэллса. На английском, поскольку с некоторых пор он прекрасно владеет и языком стран по другую сторону Ла-Манша.

Ханна рассматривает его. В сущности, Лиззи не ошиблась. Если с первого взгляда Марьян не кажется ни красавцем, ни умником, все же он совсем недурен. Его солидность внушает доверие, и понятно, что это может привлечь некоторых женщин, если не многих. У него симпатичные глаза. Такие спокойные и даже мечтательные глаза, за которыми скрывался его глубокий ум. Он пышет здоровьем, и со времени их встречи в Баден-Бадене четырьмя годами раньше он к тому же научился одеваться.

Правда, у него есть для этого возможности. В области финансов он также преобразился: рассказал о помещении на бирже своих капиталов языком профессионального маклера, что произвело на нее впечатление. Чтобы убедиться, что он не намерен пускаться в спекуляции, она отвела его к очередному кузену Полли Твейтса — воротиле из Лондонского Сити. И что же вы думаете: они, юный варшавянин и джентльмен в рубашке с жестким воротником и в полосатом галстуке, сошлись подобно сообщникам до такой степени, что породили в ней ощущение, будто она лишняя (она, которая совсем не дурочка в этой области).

— У тебя есть любовница, Марьян?

Они снова пересекают Ринг, возвращаясь к придворному театру. В воздухе веет теплом, тускло светит солнце, мимо них проезжают очень красивые экипажи, цыганка играет на скрипке, и Ханна обнаруживает, что она просто влюблена в Вену.

— Марьян, я знаю, что вмешиваюсь не в свое дело. Но представь себе, что завтра, или через месяц, или через год тебя околдует женщина. Ты будешь млеть от восторга, ты предашься с нею разврату во всех борделях Европы и будешь петь при этом похабные песни.

Марьян растерянно смотрит на нее.

— И покинешь меня, — заканчивает Ханна.

А сама думает: "Ханна, ты, пожалуй, преувеличиваешь. Ты не боишься, что он уйдет от тебя, шансов на это практически никаких. Но если представить, что эта дуреха Лиззи действительно попытается женить его на себе, а он, бедняжка, не сможет даже и слова сказать, — да она же вернет тебе его в мгновение ока. Лучше, если бы у него было хоть немного опыта. У Лиззи ведь нет никакого. Теоретические познания — да, но не практика. Благодаря твоей мании все ей рассказывать она знает об этом столько же, сколько и о маркизе де Саде, она могла бы, пожалуй, написать "Камасутру". Не смейся, Ханна, это не так уж смешно — комната в Пражском предместье и то жестокое разочарование, которое ты испытала с Тадеушем, прямо указывают, что такие вещи в браке нужно учитывать".

— Покинуть тебя? Нет, я никогда не сделаю этого, — говорит Марьян, устремив в землю страдальческий взгляд. — Никогда!