Ханна

Она отправилась в путь на пароходе "Александра", принадлежащем Австралийской навигационной компании. Был третий день, как они отплыли из Сиднея. Судно шло вдоль низкого берега материка, заросшего непроходимыми тропическими лесами. На борту судна она была единственной женщиной, пользовалась всеобщим вниманием, и это оказалось приятным. Еще одно неожиданное открытие. Здесь же она встретила первого в жизни настоящего миллиардера. Вполне естественно, что он сразу же пожелал, причем довольно бесцеремонно, посетить ее каюту. Нет, он не будет в обиде, если застанет ее (не каюту, разумеется) в лежачем положении. Она сравнительно легко отбила эту шутливую атаку. Дело даже не в том, что он был слишком уж стар. Скорее в другом: она уже имела на него кое-какие виды и готовила ему хитрую ловушку. Этого мужчину громадного роста с красивым лицом звали Клейтон Пайк. Он был владельцем двух миллионов гектаров земли, на которых разводил овец и отчасти коров; ему принадлежали шахты, где добывалось золото, в районе Гимпи, у него были серьезные вклады в коммерческие предприятия и в довершение всего он был депутатом парламента от Квинсленда. "Если бы я искала даже двадцать лет, я не нашла бы ничего лучше. Как это кстати, особенно сейчас, когда я в полной форме". Она выдала себя за швейцарку из Фирвальдштетерзее (название она выдумала сама, точно зная, что ни один австралиец не запомнит ничего подобного). Потом рассказала ему грустную и трогательную историю, способную разжалобить даже кенгуру, о страшном кораблекрушении в Папуасии, где она потеряла всю свою семью…

В этом месте она остановилась, расхохоталась и спросила:

— Вы ведь не поверили ни одному слову из того, что я вам рассказала?

Он рассмеялся ей в ответ: действительно, он совсем ей не поверил, потому что в молодости сам довольно часто привирал, а теперь ему грустно от того, что не нужно больше никого обманывать, да и сама жизнь оказалась богаче всяких фантазий, — может быть, оттого, что он постарел? Он принадлежал к тому типу мужчин, который она потом будет часто встречать, особенно в Америке. Они страшно самоуверенны и более жестоки, чем белые акулы, хотя прячут свой нрав под веселостью техасцев, холодной чопорностью деловых людей из еврейских семей или священников, живущих на восточном побережье Америки. Они способны заключать самые невероятные и бессмысленные пари, рискуя огромными суммами, и в то же время могут подраться из-за одного доллара. Все мужчины такого типа считали, что женщина может быть или матерью, или чем-то великолепно одетым и розовокожим, издающим в нужное время похотливые взвизгивания.

В том, что касается одежды, Ханна как раз и преуспела. Как только у нее появилась возможность оставлять часть доходов себе, она сразу же занялась этим. (Туалеты — это тоже способ вложения денег, считала она, и так у нее будет всю жизнь, потому что красивая одежда станет своеобразным реваншем за годы юности и будет приносить ей радость.) Из шелкового крепа, привезенного из Китая, она заказала себе целых три платья, повторяющих то, с тридцатью девятью пуговицами. Еще одно шикарное платье с глубоким декольте она сшила из штофа, пятое, ярко-красное, — из китайского сатина и еще одно — из тафты, меняющей цвета от черного до красного, с отделкой из кружев белого и красного цветов. Наконец, она заказала три белых платья из тюсора (чтобы спасаться от австралийского солнца), и к ним были куплены цветастые капоры. Вдобавок она приобрела шесть шляп и десять пар обуви, куда входили очаровательные французские лодочки, очень легкие и очень удобные. Что же касалось нижнего белья, то оно было из шелкового фая, отделанного воланами, отчасти в горошек, отчасти однотонное с отделкой из кружев. Было белье из муслина, сверкающее, почти прозрачное. Все это она называла своей военной амуницией. В поездке она ее и обновила… "Во всей Австралии, пожалуй, не было девушки, одетой шикарнее, чем я".

Ну а что касается розовой кожи и взвизгиваний — это совсем другое. Таких мужчин, австралийский тип которых был перед нею, ей придется встречать довольно часто (это даже и не предчувствие, она в этом уверена). Сначала — чтобы убедить их, что ей по плечу заниматься бизнесом, а потом, если представится случай, и всучить им что-нибудь из своих тортов. "Кстати, заметь, Ханна, может, тебе и придется как-нибудь стать розовой и взвизгивающей, когда ты ляжешь в постель с одним из них. Почему бы и нет? Коль скоро оружие у тебя есть, было бы глупо им не воспользоваться".

Словно замаскировавшись дымом своей сигары, как русский артиллерист, который под Балаклавой видит высадку английского десанта, Клейтон Пайк молча слушает. Ханна выкладывает ему всю правду. Всю, включая и дело со шкатулками. Он улыбается, но она-то видит, что теперь он уже серьезно задумался: надо же, какой она оказалась хитрой. Она не хочет спешить, откладывает на время ту ловушку, которую готовит ему, и на целый час превращается в его внучку — себялюбивую, взволнованную, вовсе не хитрую, как он подумал, а даже слегка наивную.