Ханс Бринкер, или Серебряные коньки

— Хорошо, Рафф, — сказала она улыбаясь. — Мальчик не только мой, но и твой сын… Ну и беспокойное у меня семейство, молодые люди!

Питер вынул из кармана длинный ремешок.

Отдавая его Хансу, он сказал вполголоса:

— Я не буду благодарить вас, Ханс Бринкер, за то, что вы одолжили мне это. Такие люди, как вы, не требуют выражений благодарности… Но, должен признать, вы оказали мне огромную услугу, и я рад подтвердить это. Только в самом разгаре состязаний, — добавил он со смехом, — я понял, как страстно мне хотелось победить.

Ханс рассмеялся тоже, радуясь, что это поможет ему скрыть свое смущение, а его лицу немного остыть. Юношам честным и великодушным, как Ханс, свойственна досадная привычка краснеть ни с того ни с сего.

— Это пустяки, — сказала тетушка Бринкер, приходя на помощь сыну. — Малый всей душой хотел, чтобы вы победили на состязаниях. Я знаю, что хотел!

Вот так помогла!

— Да ведь я в самом начале почувствовал, что с ногами у меня неладно, — поспешил сказать Ханс. — Лучше было выйти из состязаний, раз не осталось надежды на победу.

Питеру, видимо, стало не по себе.

— Тут мы, пожалуй, расходимся во мнениях. Кое—что во всем этом меня смущает. Впрочем, теперь дела не поправишь — поздно. Но вы, право же, сделали бы мне одолжение, если бы…

Конец своей речи Питер произнес так тихо, что я не могу передать его. Достаточно будет сказать, что Ханс. ошарашенный, отпрянул назад, а Питер с очень пристыженным видом пробормотал, что оставит «их у себя», раз уж он победил на состязаниях, но что «это несправедливо».

Ван Моунен кашлянул, напоминая Питеру о том, что лекция скоро начнется. В эту минуту Бен поставил что—то на стол.

— А, — воскликнул Питер, — я и забыл, что у меня к вам еще одно дело! Сегодня ваша сестра убежала так быстро, что госпожа ван Глек не успела отдать ей футляр для коньков.

— Ай—яй—яй! — проговорила тетушка Бринкер, глядя на Гретель и укоризненно покачивая головой. — Так я и знала: она вела себя очень невежливо.

(Втайне она думала, что лишь очень немногие женщины могут похвалиться такой прелестной дочуркой.)

— Вовсе нет, — засмеялся Питер, — она сделала как раз то, что следовало: побежала домой со своими вполне заслуженными сокровищами… Да и кто поступил бы иначе на ее месте?.. Ну, не будем задерживать вас, Ханс, — продолжал он и повернулся к Хансу, но тот, в волнении следя за отцом, как будто забыл о гостях.

Между тем Рафф, погруженный в раздумье, твердил шепотом:

— Томас Хигс, Томас Хигс… Да, это самое имя и фамилия. Эх, если б мне вспомнить и название места!

Футляр для коньков был обтянут красным сафьяном и украшен серебром. И он был так красив, что, если бы фея дунула на его крошечный ключик или сам дед—мороз разрисовал его чудесными узорами, он и то не стал бы лучше. Сверкающими буквами на крышке было написано: «Самой резвой». Внутри футляр был выложен бархатом, а в одном углу на нем были вытиснены фамилия и адрес фабриканта.

Гретель поблагодарила Питера со свойственной ей простотой. Очень довольная и смущенная, не зная, что ей еще сделать, она взяла футляр и внимательно осмотрела его со всех сторон.

— Его сделал мейнхеер Бирмингам, — сказала она немного погодя, краснея и держа футляр перед глазами.

— Бирмингам! — подхватил Ламберт ван Моунен. — Да, это название одного города в Англии. Дай мне взглянуть… Ха—ха—ха! — засмеялся он, поворачивая открытый футляр к свету. — Не мудрено, что ты так подумала, но ты кое в чем ошиблась. Футляр был сделан в Бирмингаме, а фамилия фабриканта вытиснена маленькими буквами. Хм! Они такие мелкие, что я ничего не могу разобрать.

— Дай я попробую, — сказал Питер, заглядывая через его плечо. — Эх ты, да ведь они видны совершенно отчетливо! Видишь заглавные буквы: «Т» и «X»… Вот «Т»…

— Прекрасно! — воскликнул Ламберт торжествуя. — Если тебе так легко прочесть это, мы тебя послушаем. «Т» и «X», а дальше что?

— «Т… X… Т… X…» А! Томас Хигс—теперь все ясно, — ответил Питер, очень довольный, что сумел наконец разобрать это имя, но сразу же спохватился, что он и Ламберт ведут себя довольно бесцеремонно, и повернулся к Хансу.

И тут Питер побледнел. «Что с ними случилось, с этими людьми?» — подумал он. Рафф и Ханс вскочили с места и смотрели на Питера вне себя от радости и удивления. Гретель, казалось, сошла с ума. Тетушка Бринкер металась по комнате с незажженной свечой в руках и кричала:

— Ханс, Ханс! Где твоя шапка? Ох, меестер! Ох, меестер!

— Бирмингам! Хигс! — воскликнул Ханс. — Вы сказали—Хигс! Мы его нашли! Сейчас побегу!

— Видите ли, молодые люди… — тараторила тетушка Бринкер, еле переводя дух и хватая с кровати шапку Ханса, — видите ли, мы знаем его… он наш… нет, не наш… я хочу сказать… Ой, Ханс, беги в Амстердам сию же минуту!

— Спокойной ночи… — задыхаясь, пробормотал Ханс, сияя от неожиданной радости, — спокойной ночи… Извините меня, я должен бежать… Бирмингам… Хигс… Хигс… Бирмингам… — И, выхватив шапку у матери, а коньки у Гретель, он выбежал вон из домика.

Что еще могли подумать мальчики, как не то, что вся семья Бринкеров внезапно помешалась!