Ханс Кристиан Андерсен

Ужас охватил Ханса Кристиана. Он отчаянно цеплялся за надежду, что это пройдет, что вот на следующее утро голос непременно вернется. Но этого не случилось, да и Сибони не хотел ждать. В эту весну у него было полно неприятностей: копенгагенцы, не привыкшие к итальянской опере, освистали его в роли Ахилла, его лучшей, коронной роли! Это вывело бы из равновесия и более спокойного человека. Домой он приходил мрачным как туча, и вид вертевшегося вокруг мальчишки еще более портил ему настроение. Видит бог, он, Сибони, сделал все, что обещал! Но голос-то пропал — ничего тут не поделаешь, один хрип остался, слушать противно. То ли дело его новая ученица, маленькая Ида Вульф! Красотка девочка с огоньком в глазах, а голосок — лучше и в Италии найти трудно… В конце концов он категорически заявил мальчику, что нечего ему больше приходить сюда. Пусть возвращается в Оденсе и берется за ремесло — не всем же быть певцами!..

От этих слов фундамент хрустального замка, казавшийся уже таким прочным, рассыпался в прах. Все надо было начинать сначала. Как назло, и деньги, собранные Вейсе, подошли к концу.

Ханс Кристиан сумел найти новых покровителей: танцора Далена, старую фру Юргенсен, мать известного копенгагенского часовщика, и поэта Гульдберга, брата оденсейского полковника. Все они старались что-нибудь сделать для него. Фру Юргенсен отдала ему старое пальто с настоящим лисьим воротником, которым он очень гордился, Дален разрешил посещать балетную школу, а Гульдберг обеспечил деньгами, устроил бесплатные уроки латыни да еще сам занимался с ним датским и немецким языками. Правду сказать, этими занятиями Ханс Кристиан частенько пренебрегал: негде было готовиться, да и театр отнимал слишком много времени и сил. Теперь он мог смотреть все спектакли из-за кулис или из лож фигуранток: маленькие балерины смеялись над ним и дразнили его, но он не обращал на это внимания. А репетиции «Армиды»! Он готовился к ним целыми часами, старательно выламывая у станка свои длинные ноги.

И вот пожалуйста! Выходит, что он старался недаром. Наступил, наконец, вечер его торжества.

Радости Ханса Кристиана не омрачило даже то, что ему досталось самое ветхое трико. С замирающим сердцем он стоял за кулисами и ждал минуты выхода. Рядом с ним хихикали и перешептывались девочки, изображавшие свиту Амура. В центре кружка была хорошенькая темноволосая Ханна Пэтгес, считавшаяся одной из самых талантливых учениц балетной школы.

— Андерсен, вы, кажется, восьмой тролль? Самый последний? — окликнула мальчика одна из маленьких балерин.

— Нет, что вы, — живо откликнулся сияющий Ханс Кристиан. — Я седьмой, а восьмой Вильгельм. Вы же видели афишу!

— Андерсен, а у вас трико на спине вот-вот лопнет. То-то будет потеха!

Обеспокоенный мальчик попытался, глядя через плечо, установить размеры опасности, и тут озорница кольнула его в бок булавкой.

Еле сдержав крик, седьмой тролль укоризненно поглядел на свою обидчицу. Вот и на последней репетиции она наступила ему сзади на ногу и запачкала чулок. Ясно теперь, что это было нарочно! Ну что он ей сделал плохого? Правду говорят, что путь актера усыпан не только розами, но и терниями…

— Уймитесь, наконец, девочки! — возмутилась Ханна. — Подумайте, ведь нам скоро на сцену. Если мы осрамимся, то monsieur Дален ужасно огорчится… — Слова Ханны подействовали, и девочки притихли, прислушиваясь к звукам музыки.

Все выходы прошли как нельзя лучше, и когда занавес упал, Ханс Кристиан со счастливой улыбкой прислушался к долгим аплодисментам. Хоть крохотная доля их, да принадлежит же и ему!

В этот вечер он заснул поздно и во сне слышал плавную музыку, видел прекрасную волшебницу Армиду — только она была больше похожа на Ханну, чем на мадам Шалль! — а в руке его так и осталась зажатой драгоценная афиша с фамилией «Андерсен» в списке троллей.

Придвинувшись поближе к окошку, Ханс Кристиан углубился в книгу. Рядом кричали и возились ребятишки, его новая хозяйка хлопала дверьми и ворчала что-то о задержанной квартирной плате, но все это не доходило до его сознания. Пропало даже чувство голода, хотя ни вчера, ни сегодня ему не удалось пообедать. Все это оставалось где-то позади, за воротами разноцветного, сияющего мира, который открывался на каждой странице. Книги утешали и поддерживали его всю эту трудную зиму. Иногда они даже заслоняли театр, где ему время от времени удавалось выйти на сцену в хоре пастухов или воинов.

Он подружился с университетским библиотекарем Нюропом и получил свободный доступ к полкам. Глаза разбегались при виде множества толстых томов. Выбрав два-три из них, он уходил, утешая себя, что завтра придет опять; он глотал книги с молниеносной быстротой. Он перечитывал Шекспира в новых переводах Петера Вульфа. Вальтер Скотт, его новый любимец, разворачивал перед ним вереницы живописных образов, увлекательных событий минувших времен.