Читаем Ханс Кристиан Андерсен полностью

Все это было так — и все-таки совсем не так! Андерсен увидел в Париже много — гораздо больше, чем в Германии в 1831 году! — но остался на поверхности явлений. Прежде всего ему мешало противоречивое отношение к революции. Мешало и плохое знание французского языка. Мешала замкнутость в кружке соотечественников, говоривших между собой больше всего о письмах из Дании и с педантичной добросовестностью посещавших обязательные для туриста достопримечательные места, — и не хочется, а неудобно: вернешься домой, будут спрашивать! Конечно, все это было интересно, живописно, грандиозно: и Лувр, и Версаль, и Собор Парижской богоматери. Но нельзя было услышать биение пульса тогдашнего Парижа в музеях и дворцах. Для этого следовало выбраться на рабочие окраины, побывать на фабриках и в мастерских. Для этого необходимо было как-то преодолеть барьер, стоявший между любопытствующим иностранцем и хмурыми небритыми блузниками, спорившими о политике в кабачках и на улицах.

Андерсен же увидел только то, что можно было увидеть, не переходя этого барьера.

Между тем отнюдь не только отблески отпылавших зарев освещали тогда Париж.

За показной стороной режима Луи-Филиппа многое скрывалось. И во время июльских торжеств из толпы неслись не одни приветственные возгласы.

Восстанавливая статую Наполеона, Луи-Филипп заигрывал с призраком покойного императора, надеясь этим привлечь к себе симпатии той части народа, для которой образ Бонапарта сохранил свое обаяние.

Празднуя годовщину революции, король в то же время употреблял все усилия, чтобы подавить новые вспышки народного недовольства, не без основания опасаясь, что Луи-Филиппа Орлеанского может постигнуть такая же судьба, как и Карла Бурбона.

В Париже в это время активно действовало «Общество прав человека и гражданина», члены которого называли себя наследниками якобинцев и вели пропаганду среди народа. Наиболее решительные из них призывали к восстанию и намечали его именно на дни июльских торжеств. «Ассоциация друзей свободы прессы» раздавала запрещенные книги и брошюры в мастерских и трактирах, уплачивала штрафы, наложенные правительством на авторов оппозиционных статей. Но и полиция не дремала: полицейский префект Жиске и генеральный прокурор Персиль, ненавидевшие все, что напоминало о революции, произвели многочисленные аресты.

Двадцать семь членов «Общества прав человека и гражданина» предстали перед судом. Персиль в громовой речи нападал на них как на врагов «священной частной собственности», наследников Марата, стремящихся «ограбить богатых людей в пользу нищих лентяев».

«Вы шайка лакеев, вы наемники короля, узурпаторы прав народа, я не признаю вас своими судьями!»— бросил в лицо обвинителям один из подсудимых. Присяжные признали обвиняемых невиновными. Полиции пришлось расстаться с намеченной добычей!

За год до приезда Андерсена в Париже проходили баррикадные бои под красным знаменем: их впоследствии описал Гюго в «Отверженных».

Уличные бои вспыхнули и год спустя, в апреле 1834 года.

Именно расходящиеся от Франции волны свободомыслия заставили даже такого закоренелого врага конституций, как датский король Фредерик VI, сделать уступку «духу времени» и ввести новый совещательный орган из представителей всех провинций, то есть сделать первый робкий шаг к парламенту.

Да, гром, услышанный Андерсеном в Париже, легко мог оказаться громом земным, а не небесным.

Запасшись рекомендательными письмами копенгагенских знаменитостей, Андерсен охотно посещал людей мира искусства, живших в Париже.

Казалось бы, прежде всего он должен был стремиться повидать Генриха Гейне, после 1830 года перебравшегося в Париж — поближе к очагу революций и подальше от прусской полицейской своры.

Но — странное дело! — Андерсен не искал встречи со своим литературным кумиром и вдохновителем. Он боялся показаться смешным и неловким немецкому поэту, известному своим острым языком. Андерсену за глаза хватало насмешек копенгагенцев — даже за границей они его достигали, и первым письмом с родины, которого он так нетерпеливо ждал, оказался злобный пасквиль на него, напечатанный «Копенгагенской почтой» и присланный анонимным «доброжелателем».

Но не только страх быть высмеянным удерживал его от визита к Гейне. В его отношении к Гейне была та же двойственность, что и в отношении к французской революции. Он страстно любил Гейне-лирика, но Гейне — атеист и вольнодумец и привлекал и отталкивал в одно и то же время. Андерсен-поэт умел быть смелым и самостоятельным. Андерсен — воспитанник умеренных и благоразумных копенгагенских интеллигентов и чиновников боялся политических и религиозных крайностей.

Знакомство с Гейне все-таки состоялось, но это вышло случайно.

На вечере в обществе «Литературная Европа» к Андерсену подошел невысокий человек с живым выразительным лицом.

— Я слышал, что вы датчанин, — сказал он, — а я немец. Датчане и немцы — братья. Вот я и хочу пожать вам руку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги