Ханская дочь. Любовь в неволе

Когда Сергей на взмыленном гнедом достиг Москвы, караульные сообщили ему, что молодой татарин на рыжем жеребце уже въехал в город. Он вихрем промчался по улицам. Заводя Мошку на конюшню, увидел там и Златогривого, тот, опустив голову в ясли, мягкими губами подбирал последние зерна овса. Тарлов решил поговорить с татарином, чувствуя свою невольную вину, он желал разъяснить, что не хотел обманом заставить Бахадура нарушить закон его пророка. Однако когда он вошел в комнату, то увидел мальчика, лежащим на койке лицом к стене. Сергей решил, что парень просто притворяется, выждал несколько минут, но Бахадур не шевелился. Рассердившись, капитан повернулся на каблуках и вышел вон, проклиная себя за оплошность, — надо же было налить татарину пива! Замечательная прогулка, дружеское расположение этого странного юноши — все пошло прахом из-за этой глупости.

6

На следующий день Сирин собиралась всеми возможными способами демонстрировать русскому капитану презрение, но времени разжигать свой гнев у нее не оказалось. После обеда появился поручик Шишкин и известил, что царевич желает видеть заложников, за ним следовали слуги, волочившие тюки с платьем. Это были в основном костюмы крымских татар, захваченных в плен во время прошедшей войны. Предназначены они были лишь для того, чтобы придать пышности неброскому виду пленников — так полагалось при аудиенции. Единственной, кому это не потребовалось, была Сирин. Зейна опасалась, что русские не поверят в то, что им действительно выдали любимого сына хана, а потому одета Сирин была даже чрезмерно роскошно. До этого дня Сирин даже не вспоминала об имуществе, положенном в седельные сумки, но теперь приказала принести свои вещи.

Шишкину тоже хотелось представить царевичу татарского князя во всем великолепии. Вид Бахадура его не разочаровал: голубой шелк, алый бархат, драгоценное шитье. Бахадур вновь выделялся из толпы заложников — к явному неудовольствию Ильгура, который выглядел совсем не воинственно, облачившись в длинный турецкий кафтан и тюрбан величиной с тыкву.

Тарлов вошел в комнату в полном вооружении, в свежевычищенном мундире, но рядом с Бахадуром капитан почувствовал себя серой мышью. Он рассердился на себя, но избавиться от этой мысли уже не мог. А появление Кирилина окончательно испортило день.

Сергей доставил заложников в Москву, а потому именно за ним было право предъявить их царевичу, но Кирилин свой шанс уступать не собирался. Новоиспеченный капитан гвардии внезапно появился в казарме. На нем был новый мундир, сшитый, впрочем, на манер допетровского времени. Желтые сапоги, клюквенный кафтан, серый колпак, отороченный мехом, повторяли форму стрелецкого полка. Этот полк был знаменит тем, что участвовал в двух восстаниях против Петра. Появись Кирилин в таком наряде перед царем — он был бы немедленно разжалован в солдаты, а то и сослан в ссылку, и хорошо еще, если царю под горячую руку не попадешь!

То, что он решился в этом мундире показаться на аудиенции у царевича, говорило о положении дел в Москве более чем красноречиво. Чужеземцы в Немецкой слободе желали царю победы, которая обеспечила бы им процветание, а приближенные царевича, казалось, рассчитывали на поражение русских и надеялись на смерть царя. Не по душе им было то, как железной рукой царь вырвал Россию из Азии и присоединил к Европе.

— Все готово? — спросил Шишкин и поглядел при этом на Кирилина.

— Мы готовы. — Тарлов тоже не намеревался оставаться в тени гвардейского капитана.

Кирилин кивнул и сделал знак следовать за собой. Шишкин шел сразу вслед за ним, оттеснив Тарлова в ряды караульных. Ваня с несколькими солдатами, следуя для надежности позади пленников, все видел и буквально сверлил взглядом спину Кирилина, но тот не обращал внимания ни на вахмистра, ни на его явное нерасположение. С гордо поднятой головой он шагал впереди группы с таким видом, будто был царем, а остальные — свитой, которым милостиво разрешено увидеть древнее сердце государства.

Кремль подлинно был городом в городе. Храмы, бастионы и палаты, а между ними проходы, улочки, переулки, площади.

Кирилов и Шишкин, казалось, решили обойти их все, прежде чем пришли с заложниками к Грановитой палате. Больше двух сотен лет великие князья и русские цари принимали в этих стенах послов и просителей. Нынешний царь Москву не жаловал, отдавая предпочтение Санкт-Петербургу, и все же обмершие от страха заложники не могли не чувствовать, какая сила берет начало здесь, в Кремле.

Перед входом в палату караул несли шестеро солдат в мундирах Преображенского полка, командовал ими лично Григорий Лопухин. Увидев заложников и сопровождающих их офицеров, он приказал отдать честь:

— Его высочество царевич Алексей просит подождать, он молится за победу русского оружия и своего отца, царя Петра Алексеевича.

Ожидание томило и сердило Тарлова, но делать было нечего, оставалось стоять перед дверью. Лопухин тем временем завел учтивый разговор, стараясь вовлечь в него и Тарлова, и Кирилина, и поручика.