Ханвелл в аду

Похоже, подумал я, тут проступает парижский лоск. Вдобавок он не соврал: ещё через минуту мы поднимались по мрачным железным ступеням на третий этаж, к нему в квартиру. Каждая ступенька, сырая и скользкая, таила в себе возможность летального исхода. Сама квартира была не больше моей, но гораздо чище. Сразу бросалось в глаза былое, семейное житьё. Над дверью красовались синие фарфоровые тарелки. Всё, что только можно, покрывали салфеточки, а на них были выстроены разномастные безделушки, явно выдернутые из коллекции побольше, куда входили экземпляры получше. Мой взгляд тут же упал на большую чёрно-белую фотографию, пришпиленную над печкой (стоявшей в углу комнаты): три привлекательные темноволосые девочки-подростка, сидящие на скамейке. Разумеется, одной из них — позволю себе заметить, самой хорошенькой — были Вы. Заметив, что я смотрю на фотографию, Ханвелл сразу же отщипнул её от стены. У меня возникло впечатление, что он сделал бы это в любом случае, даже если бы я на неё не посмотрел. Ханвелл предлагал гостю своё семейство в той же манере, в какой большинство мужчин предложили бы что-нибудь выпить. Я улыбнулся и кивнул, но пересохшее горло мешало мне сосредоточиться. Мне необходимо было напиться, чтобы объяснить самому себе, зачем я посреди ночи решил прийти домой к человеку, который моет посуду для хулиганья в заведении Барри Фрэнкса.

— Это Эмили, — в голосе Ханвелла звучала радость. — А это — Кэрол, а это — Клэр. Клэр у нас красавица, вся в мать пошла, как видите.

Я никогда не видел Вашей матери, а потому не нашёлся, что сказать в продолжение темы.

— Замечательно.

Я вынул свои сигариллы из нагрудного кармана. Они промокли и пахли компостом.

— Закурить не найдётся, Ханвелл? И выпить неплохо было бы.

— Видите ли, в чём дело, — быстро сказал Ханвелл, — я надеялся, что Вы мне поможете. Мне немножко неудобно Вас просить.

— Да какое уж там неудобство, Ханвелл, дружище. Сижу тут, виски у Вас выпрашиваю. Давайте выпьем, а потом уж со всем остальным по порядку разберёмся. Ничего, если я брюки сниму, на батарею повешу?

— Тогда шиллинг нужен, в счётчик опустить, — произнёс Ханвелл обеспокоенно, тоном цыганской бабки, припомнившей тяготеющее над семейством проклятие.

Исчезнув на минуту с моими брюками, он, к моему огромному облегчению, вернулся в комнату с бутылкой отличного ирландского виски. Виски был невероятно хорош, и я спросил Ханвелла, как ему удалось такой раздобыть.

— Как говорится, свет не без добрых людей, — ответил Ханвелл, наливая мне в стакан.

— Да? Мне они что-то не попадаются.

— Просто Вы не сознаёте, что они добрые, вот в чём дело. Батарею я включил — брюки Ваши в момент высохнут.

Ханвелл встал и начал хозяйничать в комнате, словно женщина: поправлять жиденькие занавески, убирать в ящики разные мелочи. Я выпил — раз, другой, третий — и откинулся в кресле. Вышитая подушечка мягко соприкоснулась с моим затылком — роскошь настолько неожиданная, что я непроизвольно заскулил от удовольствия.

— Это Лора сшила.

— Лора?

— Лора, моя жена.

— А, та, что в Лондоне.

Ханвелл кивнул.

— А всё-таки, почему она с Вами не живёт? — спросил я.

Я понял, что совсем ничего не знаю про Ханвелла, про то, почему он в таком возрасте одинок и моет посуду. Б'oльшую часть всего этого мне выяснить так и не удалось — пока Вы не рассказали. Тогда же я услышал от него лишь несколько гнетущих, неимоверно тонких иносказаний, и печальная правда дошла до меня только через минуту-другую. До сих пор не могу себе простить вопроса:

— Это Вы её нашли?

Нездоровое любопытство пьяного к малоприятным подробностям неистребимо. Но Ханвелл как будто и не обиделся совсем.

— Да, в лестничном пролёте по дороге в погреб, — прозаически ответил он. — Она повесилась на этом самом, чем халат завязывают, на шнурке. Ужасно.

Мы оба помолчали немного, размышляя о смерти, как свойственно несведущим людям.

— Почему же Вы мне сказали, что она в Лондоне?

— Она там и есть.

— Сочувствую, Ханвелл. Действительно ужасно. Выпьем ещё.

Мы не знали друг друга — что тут ещё можно было сказать.

— Извините, — Ханвелл снова вышел из комнаты.