Хаос

Плечом к плечу мы пересекаем расстояние до логова и входим в него. Мама лежит на диване, положив голову отцу на колени, а он прижимает влажную салфетку к ее щекам. Она садится, как только видит нас, отбрасывая руки отца, когда он пытается заставить ее лечь обратно.

Мои братья расположились лагерем на стульях, подлокотниках кресел и кирпичном основании нашего камина. Никто не произносит ни слова. Все просто смотрят, сглатывают, моргают и пялятся.

Кэл закусывает губу. Я верчу бриллиант в носу.

— Почему мы этого не знали? — начинает Брайс, и мы с Кэлом смотрим на него. Я не знаю, с кем из нас он говорит, потому что смотрит на нас обоих, и ни Кэл, ни я не спешим отвечать ему. — Это не имеет значения, — продолжает он. — Значит, тебе нравятся чуваки, ну и что?

Когда смотрю на Кэла, его глаза уже блестят. Боже, я хочу обнять его. Обнять, чтобы защитить. Но Брайс опережает меня. Он мгновенно преодолевает расстояние, заключая моего близнеца в объятия, от которых у меня тоже наворачиваются слезы. Прижимаю руку ко рту, и отступаю, чтобы дать им пространство.

— Ты мой брат, — говорит Брайс, и эти три слова говорят все.

Когда он отстраняется, то улыбается Кэлу, а потом толкает его плечом и пересекает комнату, чтобы сесть обратно.

Кэл смотрит на всех остальных — на маму, папу, Мэйсона и Райана. Мама спускает ноги с дивана и похлопывает по подушке рядом с собой.

— Иди сюда, садись.

Мой брат делает то, что ему говорят, и мама берет его руки в свои.

— Прежде чем я что-либо скажу, скажи мне, что ты сказал это не просто потому, что хотел помочь Кит.

Кэл молча качает головой.

— И причина, по которой ты уже несколько дней проверяешь свой телефон…

— Лэти, — отвечает Кэл, вздыхая, и я задерживаю дыхание, ожидая, что сделают остальные.

Мягкая улыбка появляется на маминых губах.

— Но до Лэти ты был…

— Геем, — подтверждает Кэл, и мамин взгляд перемещается ко мне.

— И ты знала?

Я судорожно сглатываю и киваю.

— С шестого класса.

Она пропускает это мимо ушей, но в ответ рявкает Мэйсон, взгляд его черных глаз прикован к моему близнецу.

— С шестого класса? Ты скрываешь это от нас уже… э-э… сколько это, блядь, лет?

— Десять, — отвечает Райан, и в его голосе слышится разочарование. — Десять лет. Кэл… почему? Почему ты… — Он хватает ртом воздух и трет глаза, а Кэл вытирает основанием ладони под своими густыми ресницами. — Я не понимаю, — заканчивает Райан.

Папа протягивает руку и похлопывает Райана по колену, а Кэл смотрит на свои ноги.

— Мне очень жаль.

— За что, черт возьми, ты извиняешься? — рявкает Мэйсон, а Кэл только качает головой, глядя на носки.

Тихим, срывающимся голосом, он говорит он:

— Я не знаю.

— Лучше бы за то, что так долго ждал, чтобы рассказать нам, а не за что-то еще, — предупреждает Мэйсон, и у меня вырывается слабый вздох. Он в ярости — в ярости на Кэла за то, что тот не сказал им и скрывал, кто он есть. Ни за что другое.

Кэл снова поднимает взгляд и смотрит на нашего брата, пока слезы не начинают скатываться по его щекам. Когда я подношу пальцы к своим щекам, понимаю, что они такие же мокрые.

Мэйсон чертыхается и встает, сдергивая Кэла с дивана и сжимая в объятиях.

— Я чертовски люблю тебя, Кэл. Перестань быть ребенком.

Кэл тихо смеется сквозь слезы, и следующим встает мой отец. Он притягивает Кэла к себе для еще одного сокрушительного объятия, и один за другим моя семья принимает его. Они забывают обо мне, пока рыдания не вырываются из моей груди и все взгляды не обращаются в мою сторону.

— О, ради бога, Кит, — говорит Мэйсон. — Иди сюда.

Это банально. Это самое сердитое семейное объятие в истории семейных объятий во всем мире. Но оно исцеляет некоторые сломанные части внутри Кэла, или, по крайней мере, я надеюсь, что так. Десять лет он боялся этого момента, и единственное, что кого-то расстраивает — это то, что он провел десять лет, боясь этого момента.

— И так… Лэти, да? — спрашивает папа, и Кэл краснеет, как кроссовки Брайса.

— Я знал, что между вами что-то происходит, — вмешивается Брайс, но Мэйсон смеется и толкает его локтем.

— Не знал.

— Знал.

Я улыбаюсь, когда мамина рука опускается мне на плечо.

— Не думай, что мы забыли о тебе, — предупреждает она.

Мое сердце замирает, и тишина между нами распространяется по всей комнате. Время тайны Кэла истекло, и теперь настало время моей. И это время не пройдет весело, потому что я почти уверена, что введение моей семьи в неё включало в себя слишком много матерных слов.

— Мы можем поговорить об этом завтра? — спрашиваю я, делая шаг назад, к двери комнаты.

— Садись, — приказывает папа, и я делаю, что мне велят. — А теперь все остальные-вон.

Мои братья начинают протестовать, но, когда его взгляд становится таким же твердым и каменным, как у них, они стонут и следуют его приказу. Даже Кэлу приходится уйти, закрыв за собой дверь и оставив только маму и папу, сидящих на диванной подушке рядом со мной.

Я судорожно сглатываю.

— Я не собираюсь кричать на тебя из-за того, что случилось за ужином, — говорит папа, и моему мозгу требуется минута, чтобы переварить его слова.

— Нет?